Сын эрзянский
Шрифт:
Из пятнадцати школьников, с которыми Степа три года назад сел за парту, до выпуска проучились всего лишь пять ребятишек — четверо мальчиков и одна девочка. Каждому выпускнику было выдано на руки свидетельство, в котором было указано, как он окончил училище. В свидетельстве Степы не было особенно высоких оценок, но не было и плохих. Читал он хорошо, а вот арифметику не любил и был в этом предмете слабоват. Степа не особенно огорчался — он считал, что ему арифметику знать не обязательно, так как у отца никогда не будет много денег, а какие есть, легко сосчитать и на пальцах...
Окончив
Степа уже готов был тронуться в путь, но из школы прибежали две девочки и сказали, что «Кля патя» просит его сейчас же прийти.
— А что ей надо от меня? — спросил Степа.
— Не знаем, что надо, только велела позвать Нефедова Степу, — сказала одна из девочек.
— Иди, иди, сынок, коли зовет учительница, — вмешалась бабушка Олена.
«Да, придется идти», — подумал Степа, снимая с плеча сумку.
В комнате учительницы Степа увидел попа и церковного старосту. Они сидели за столом и о чем-то разговаривали с хозяйкой. Степа снял шапку и остановился в дверях, несколько удивленный этой неожиданной встречей. Староста повернул к нему бородатое лицо и сердито пробасил:
— Ты чего входя не крестишь лоб?
Признаться, увидев их, Степа растерялся от неожиданности. Он перекрестился и молча ждал, что ему скажут дальше.
Староста снова заговорил с попом, не обращая внимания на Степу.
— Намалюет, батюшка, не хуже городского богомаза, намалюет. Главное, не надо платить.
Поп провел сухой ладонью по лысому черепу, посмотрел сонными глазами на Степу и лишь потом сказал:
— Было бы для другого места, тогда пусть бы мазал сколько хотел, а то ведь в божий храм.
— Да ведь знаем, батюшка, что храм. Икона-то будет при входе на двери, с наружной стороны. Городской богомаз лучше не сделает, а сдерет втридорога. И «Клен Падихоровна» то же самое скажет, — сказал староста и взглянул на учительницу.
— Я думаю, батюшка, он нарисует хорошо, — заговорила учительница и тут обратилась к Степе: — Ты сможешь рисовать красками, разведенными на масле?
Из их слов Степа понял, что им надо что-то нарисовать. О таких красках, которые разводятся на масле, он не имел ни малейшего представления. Но и сказать об этом он тоже не мог. Совершенно неожиданно ему представился случай хотя бы увидеть эти краски.
— Не пробовал, может, сумею, — ответил он.
— Денег не нужно платить, вот что главное! — убеждал староста упрямого попа.
Поп наконец сдался. Он почесал лысину и промолвил:
— Пусть попробует, там посмотрим...
Староста поднялся из-за стола, надел картуз с высоким околышем и лакированным козырьком и махнул Степе рукой, чтобы он следовал за ним. Они пошли в церковь. Поднимаясь по ступеням паперти, староста показал взглядом на широкую входную дверь и сказал:
—
Степа ничего не ответил.
Потом они зашли в церковную караулку. Староста взял с полки какие-то свертки, вроде бы с мукой, почему-то разных цветов. Степа так и не понял, что это, пока староста не сказал:
— Вот тебе краски, разведешь их на вареном конопляном масле из этой посуды. Понимаешь? — и показал ногой в угол у двери.
Там стояла небольшая бутыль с широким горлышком, заткнутым деревянной пробкой.
— Это у нас осталось с той поры, когда красили крышу, — добавил староста. — А за краски эти пришлось покупать бутылку из кабака. Так что этот божий лик нам все одно станет в копеечку.
И, оставив Степу, он ушел. «Должно быть, церковный староста очень скупой», — подумал Степа, не зная, с чего ему начинать.
Неизвестно, как долго он оставался бы в неведении, если бы ему не помог церковный сторож. Тот хорошо помнил, как алатырские богомазы здесь писали иконы. Он видел, как они разводили краску маслом и наносили ее на доски. Старик изготовил Степе, как он назвал их, две мазилки, одну большую, другую поменьше. Подсказал ему и многое другое. Без его помощи Степа ничего бы не смог сделать.
Целых три дня он провозился с этим Саваофом. Вначале на двери он все разметил карандашом. Учительница дала ему картинку, с которой он и срисовывал. Три дня, пока Степа возился с иконой, церковный сторож ковылял на своей деревянной ноге, отгоняя алтышевских ребятишек.
— Пускай смотрят, жалко, что ли? — говорил Степа.
— Не допущу, чтобы смотрели раньше времени! — отвечал старик и грозил ребятам палкой. Он рассказывал, как городской богомаз никого не подпускал к незаконченным иконам, а когда уходил обедать, покрывал их полотном. — Чтобы, значит, дураки не смотрели. Дураку нельзя показывать половину дела. Он в нем не разберется и похаит, — говорил старик, наставляя.
Все время, пока Степа рисовал, он видел перед собою деда Охона. И невольно, порой даже сам того не замечая, придавал Саваофу черты покойного старика.
Когда Степа закончил икону, посмотреть ее собрался весь церковный совет. Смотрели и от удивления покачивали головами. С широкой церковной двери смотрел на прихожан краснощекий старик с голубыми глазами и с волнистыми седыми волосами. Под его босыми ногами клубились белые тучи, а над головой синело чистое небо.
Саваоф попу понравился, может быть, необычным видом и какой-то непосредственностью исполнения. Он одобрительно кивнул головой. Церковный староста вынул из кармана несколько медных монет, покопался в них и, выбрав двухкопеечную монету, протянул Степе. «Вот жмот, — подумал Степа, — обещал пятак, а дал семишник...» Но деньги сейчас его почти не занимали. Он радовался, что Саваоф ему удался, что наконец-то он освоился с масляными красками и, самое главное, что его «Саваоф» был похож на дорогого ему человека... Он уже успел уйти довольно далеко от церковной ограды, когда его окликнули и вернули обратно.