Сын моего сына
Шрифт:
— Знаете, мне всегда казалось, что планировать будущее — это нормально, — говорю я, наконец, поднимая взгляд. — Но с вами ничего не понятно.
Он снова смотрит на Данию, который беззаботно ковыряется в своей тарелке, и на мгновение уголки его губ дергаются вверх. Это происходит очень быстро и практически незаметно.
— Ох и трудно нам с тобой будет, Геля, — произносит Тимур, вернувшись ко мне внимательным взглядом.
Я моментально ощетиниваюсь. В его голосе не было ни упрека, ни насмешки, но в его словах прозвучала
— Почему «трудно»? — не удержавшись, спрашиваю вслух, не скрывая своего удивления.
Тимур на мгновение задерживает взгляд на мне, затем, вздыхает.
— Ты слишком много думаешь и слишком много хочешь контролировать, Геля. А жизнь, особенно моя жизнь, не подчиняется твоим правилам, — он смотрит в сторону, как будто вспоминая что-то. — Но это нормально. Ты привыкнешь. Постепенно.
Эти слова застревают в моей голове: «Ты привыкнешь». Словно вся моя жизнь должна сейчас подстроиться под его ритм, под его ожидания. Но что, если я не хочу привыкать?
— А если я не хочу? — тихо, почти шёпотом спрашиваю я, не уверенная, слышит ли он меня.
Тимур поднимает взгляд на меня, его глаза на мгновение становятся жесткими.
— Это твой выбор, — спокойно отвечает он. — Но пойми, Геля, я не оставлю Даниила. Если тебе так сильно приспичит жить самостоятельно — я держать не буду, но и ребенка тебе не отдам.
— Вы права такого не имеете, — чувствую, как внутри дрожит каждый орган. Мне хочется вцепиться Тимуру в лицо. Господи, ну зачем он появился в нашей жизни?
— Видишь вон там в углу, мужик сидит? — хмуро кивает в сторону столика у окна.
Киваю.
— Это первый заместитель, председателя Верховного Суда. Смотри, фокус… Иван Николаевич, — Тихий поднимается со стула и с раскрытыми объятиями направляется к полноватому мужичку.
— О! Тимур Эльдарович! Не признал, богатым будешь, — отвечает он, хлопая Тихого по плечу, как старого друга.
Тимур и Иван Николаевич обмениваются крепкими рукопожатиями, будто давние приятели, а я застываю, наблюдая за этой сценой. Сложно поверить, что этот полный, безобидный с виду мужчина — заместитель председателя Верховного суда.
— Иван Николаевич, вот что, есть у меня к вам одно важное дело, — начинает Тимур, дружелюбно, но с ноткой серьёзности в голосе.
— Для вас, Тимур Эльдарович, любое дело, — отвечает Иван Николаевич с широкой улыбкой. — Что там у вас?
Тихий делает паузу, оглядываясь на меня и, будто подчеркивая значимость своих слов, продолжает:
— Ребенок. Вопрос опеки, так сказать.
Иван Николаевич на мгновение хмурится, но затем кивает с пониманием.
— Конечно! В наше время такое дело — дело тонкое. Но для вас, Тимур Эльдарович, всё будет в лучшем виде. Я гарантирую.
— Я на это и рассчитываю, — с лёгкой усмешкой отвечает Тихий, хлопнув его по плечу. — За мной не постоит.
Я с трудом сдерживаю желание
Тихий возвращается за стол и садится напротив меня, бросая короткий взгляд, словно проверяя мою реакцию.
— Видишь, как все просто? — произносит он неожиданно мягко, словно читая мои мысли.
Я не выдерживаю и поднимаю взгляд, встретив его глаза. Внутри, кажется, всё сейчас взорвется, но я чувствую, как страх становится сильнее любой злости.
— Не бойся, я не собираюсь его у тебя забирать, — тихо, но чётко продолжает Тимур. — Это не мой стиль. Я лишь хотел показать тебе, как в моем мире решаются вопросы. Это был урок.
— Для вас это просто урок. А у меня это вся жизнь перед глазами пронеслась, — сдавленно отвечаю я.
Он откидывается на спинку стула и смотрит на меня без тени насмешки, без того хладнокровного взгляда, который был раньше.
— Какой же ты все-таки… — мотаю головой и глотаю последнее слово, чтобы не выражаться при ребенке.
Резко вскакиваю на ноги.
— Ты куда? — ловит меня за запястье Тимур.
— В уборную, — огрызаюсь, выдергивая руку и спешу выйти из зала, чтобы не разрыдаться у всех на глазах.
Захожу в кабинку, закрываю дверь на защелку, открываю кран с холодной водой и минуту держу ладони под струей. Чувствую, как в кармане вибрирует телефон. Я вздыхаю, вытирая мокрые руки о джинсы, и медленно достаю телефон из кармана. На экране высвечивается имя Оли — моей лучшей подруги и крестной Дани. Мне совсем не хочется сейчас ни с кем говорить, особенно с ней, зная, что она сразу почувствует мой напряжённый голос. Но, если не возьму трубку, она начнет волноваться и звонить снова.
— Привет, — отвечаю я, пытаясь звучать как можно более спокойно.
— Геля, ты где? — в голосе Оли слышится беспокойство. — Я сегодня случайно встретила твоего отца, так он мне начал нести какую-то чушь о тебе и о Данике! Говорит, что вы съехали… Это правда?
В этот момент, я понимаю, что придется врать, потому что рассказать её правду не могу. Ибо стыдно.
— Правда, — отвечаю я, чувствуя, как холодные капли воды, ещё стекают с моих пальцев.
— Как? Куда? Почему? — включается её внутренний генератор вопросов.
Думай, Геля! Думай! Только, пожалуйста, чтобы как-то правдоподобней было.
— Мы просто переехали к родственникам, — начинаю я, пытаясь сделать голос более уверенным.
Боже, к каким родственникам? Откуда они у нас?!
— Не переживай, мы в порядке.
— К родственникам? — кажется, подруга не верит в то, что я говорю. — Гель, ты врать так и не научилась!
— Согласна, — тяжко вздыхаю и запинаюсь, не зная, как ответить.
Оля молчит несколько секунд, а потом спрашивает с настороженностью: