Сын Моржа и Куницы
Шрифт:
И жрал, жрал, жрал.
Крупнел на глазах. Теперь он был с со спелый грецкий орех.
Рыжая каталась от смеха. Шпыняла обоих бегунов-летунов; больше доставалось Егору, но и Шараху прилетало, рыжая его именовал не иначе как электромухой.
Минут через сорок уставший Егор присел на скамью, поставил рядом разряженный аккумулятор и пропыхтел Шараху, радостно выводящему в воздухе восьмёрки:
— Не огорчайся! Вот вырастешь большим и сильным электроллем и отомстишь этой ехидной старой тётке с двумя
— Я не тётка! Я молода! И у меня уже три хвоста!
— Отомстишь тётке с тремя хвостами, — согласился Егор и получил крепкой ладошкой по загривку так, что свалился со скамейки.
— Ещё раз назовёшь тёткой!.. — перед глазами парня мелькнул пламенный коготь. Кажется, Куней всерьёз разозлилась. — Ещё раз… Да чего ждать! Сейчас утоплю!
И утопила.
Подхватила за руки, за ноги, напряглась, крутанулась и метнула Егора в воздух. Описав красивую параболу, тот с шумом и плеском вошёл в воду. Далеко рыжая забросила, метров на десять, не меньше.
Прыгала на берегу, махала огненными когтями и вопила:
— Никогда! Не называй! Меня! Тёткой!
Но в воду благоразумно не лезла.
Неподалеку из теней соткался Паук.
Поглядел на суматоху и исчез.
— …А чего с Борщатой? Так и не отошёл? — раздетый до трусов Егор попрыгал на левой ноге, вытряхивая воду из уха. Выжатая и расправленная одежда сохла на лавках. — Весь день сонный, слова не вытянешь.
— С Путятой. Плохо всё с ним, та блондинка правильно сказала: ядро потрескалось.
— И чем грозит?
— Да уже, знаешь ли, упал на нижний Средний, хотя был на крепкой середине.
Новость Егора здорово огорчила. Такого и левому человеку не пожелаешь, а тут приятель. Пожалуй, парень был близок к тому, чтобы посчитать двоих наёмников друзьями.
— Есть чем вылечить?
— Напишу на днях в представительство Островных, спрошу. Мы всё же с ними сильно отличаемся. Что нашей части Народа на пользу, им может и во вред пойти.
— …То немцу смерть, — задумчиво буркнул Егор. — Так, отвернись, пожалуйста, трусы выжму.
Рыжая отвернулась.
Что характерно, от шуточек воздержалась.
Тоже переживала.
— Опять же, он на-сером, а я на-синем… Моя стая не подскажет.
А Егор выжал всё выжимаемое и, покрывшись крупными мурашками, принялся надевать омерзительно влажную одежду. Хуже только спать под мокрым одеялом, не зря об этом шотландцы поговорку придумали. Но ждать пока высохнет — долго, пора возвращаться. Ночь давно перевалила заполночь, до подъёма, поди, часов пять осталось.
— Как думаешь, местные могли бы помочь? — Егора не оставляла мысль как-то ситуацию исправить.
— Легко! Видел, у них двое Старших-на-Серебре и Малахите? Но ты представляешь, сколько их услуги
— А страховки нет на такой случай? Медицинской. Или астральной.
— Страховки? Шутишь? Кто будет астральников-наёмников страховать? У нас вся жизнь такая, от жопы к жопе, — Куней шлёпнула себя по губам. — Фу! Плохая лиса, плохая! — Осеклась. Помолчала и добавила: — А вот этого ты не слышал!
— Не слышал, — подтвердил Егор. — Ты вообще о чём?
Рыжая выдохнула.
— На днях поищу знакомых в городе. Бывают тут бойцы из нашей прежней ватаги, должны знать про Путяту. В передрягах-то бывали.
— А посольство Островных не в Москве?
— Нет, в северной столице. И не посольство, а представительство. Не по чину Острову посольство иметь. Дадут по загривку, как Акою. Схожу завтра на телеграф, отобью писулю.
— Отбей. Завтра с утра меня здесь мурыжить станут, а вечером вам с Путятой отдадут.
— Во-во, утречком и сбегаю. Видела на дороге телеграф. Всё, пойдём.
— Пойдём… Кстати, как думаешь, а вот с этим снегом что такое было?
— А, ерунда. Проклял их домишко кто-то, вот и всё, обычное дело. Топай!
И они вернулись в дом.
Прокрались мимо комнаты охраны — там кто-то сдавленно хихикнул — и распрощались в прихожей гостевых комнат. Егор переоделся в сухие джинсы, сбегал в моешную, развесил в раздевалке на крючках мокрое, зубы почистил, вечерние дела сделал и завалился спать.
И резко, вспышкой, перед глазами возник серый циферблат с золотыми стрелками.
Здоровенный гранитный круг лежал на заснеженной поляне. Сквозь наметенные сугробы пробивались заледенелые зеленые побеги, кончики поникшей травы и ржавые стебли прошлогоднего травостоя. Белые полосы протянулись через циферблат, ветром несло снежную крупу, она скользила по граниту, собираясь в холмики на рубиновых цифрах и образуя белые валы на ограждающем циферблат ободе.
Золотая стрела, с узким, похожим на шило бронебойным остриём, поднялась в воздух и затрепетала под свист внезапно усилившегося ветра. Взор закрыла белая косая пелена, скрывая золото и гранит.
Минутная стрела сделала оборот.
Тик.
Тик. Тик.
Дрогнул и гладиус, скрежетнул и застрял во льду.
И всё закончилось. Пламенные клинки не явились.
…Егора выкинуло из сна. Распахнув глаза, долго лежал с бьющимся сердцем. Облизал пересохшие губы, сполз с кровати, в свете ночника нашёл на столе бутылку с водой, налил ту в кружку и жадно выхлебал. Полежал без сна с тяжёлой головой, сковылял в «моешную» и умылся, хорошенько намочив под краном волосы.
Добрёл до кровати, тяжело завалился, сгребя в объятья одеяло.