Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра
Шрифт:
Он обнаружил, что еще за семь веков до нашей эры жители Малой Азии уже начали заселять берега Черного моря, а в период расцвета полисов греки стали развивать эти колонии, чтобы вызвать отлив из метрополии беднейшей и наиболее выносливой части избыточного населения. Он представлял себе эти греческие поселения, тянувшиеся одно за другим от Донских степей до берегов Испании. Колонизаторы, по всей вероятности, были самыми сильными и отважными представителями греческой молодежи, а проникновение эллинской культуры было так стремительно, что она быстро впитала и поглотила местные верования. Его восхищали
Увлекшись этой героической страницей прошлого, Руперт стал глубже изучать историю черноморских колоний; прежде всего он прочел все древние источники: Гомера, Арриана, Геродота, Страбона, Плиния и Полибия. Он обнаружил отрывочные упоминания о колониях на Черном море у большинства античных географов, а вот современных исследований на Западе оказалось очень мало, если не считать хорошей работы о скифах какого-то Миннса.
У Страбона он прочел о небольшом, но загадочном островке на Черном море возле устья Дуная под названием Левка. Его звали также островом Ахиллеса. Тогда Руперт взял Арриана и узнал, что богиня Фетида подарила своему сыну Ахиллесу остров и что Ахиллес, по-видимому, жил на этом острове и воздвиг там храм. Жители острова приносили ему в жертву людей и коз; несомненно, что в течение ряда веков на острове процветал культ Ахиллеса.
Островок существует и поныне, хотя теперь он несколько дальше от устья Дуная. Русские, которым он принадлежит, зовут его Змеиным островом. Однако в Британском музее Руперт почти ничего не нашел о том, что делается на острове в наши дни, и, будучи дилетантом в этой области — как и во всех прочих, — он на основе свидетельств древних и собственных догадок стал создавать свою историю острова и наконец решил доказать, что Левка, остров Ахиллеса и теперешний Змеиный остров — одно и то же. А если он прав, место это заслуживает археологического исследования.
Джо равнодушно наблюдала за новым увлечением Руперта, она не относилась к нему всерьез, и все же душевное состояние мужа ее начинало тревожить. Газеты на какое-то время о нем забыли но она понимала, что занятия археологией — это лишь сознательная попытка себя отвлечь. Руперт не привык колебаться и не любил менять свои решения; и тем не менее Джо казалось, что к своим новым занятиям он перешел чересчур легко. Она в них не верила. Растерянные голубые глаза и осунувшееся лицо мужа говорили ей, что в нем происходит борьба куда более тяжелая, чем он хочет показать.
Но как-то раз он себя выдал в разговоре с Мэриан Крейфорд. Джо ревновала их друг к другу, потому что они могли говорить о серьезных вещах, о которых им никогда не пришло бы в голову разговаривать с ней. Мэриан спросила Руперта, что он сейчас делает, и Руперт невозмутимо ответил, что, наверно, попусту теряет время, хотя в его годы и с его взглядами ему трудно найти другое занятие.
— Послушайте, Руперт, — сказала ему Мэриан, — я ведь так до сих пор и не знаю, каковы ваши взгляды.
Ее добрые глаза смотрели на него испытующе, она хотела понять, не нуждается ли он в помощи.
— Это потому, что вы такая же, как все, — сказал он. — Вы тоже считаете, что они у меня идут вразрез с общепринятыми.
— А разве это не так?
— Почем
— Хорошо, пусть я не права. Но если вы такой уж ортодокс, то в чем же ваша ортодоксальность?
— Вот этого я вам точно не скажу. Но я иногда спрашиваю себя: что нам всем мешает жить? А ответа на этот вопрос я еще не нашел.
— Потому что пытаетесь его решить не на моральной основе, — сказала она.
Мэриан была верующей католичкой с твердыми нравственными устоями, что всегда восхищало Руперта. Она работала врачом в детской клинике и была членом педагогического совета той школы, где учился Роланд, членом комитета по охране природы Хэмпстеда, заседала в суде и к тому же активно помогала католической миссии в Юго-Восточной Африке, открывшей больницу для прокаженных.
— О какой моральной основе вы говорите? — спросил Руперт. Он играл у камина в домино с Тэсс и хлопнул ее в эту минуту по пальчикам за то, что она попыталась стащить одну из его костей и поставить вместо своей. — О религиозной?
— И религия бы вам не помешала, — ответила Мэриан.
— Религия больше не несет в себе нравственных ценностей, которые помогали бы людям жить.
— Может быть, — мягко согласилась она. — Но где же еще искать моральные ценности?
— Не знаю. И заботят меня не моральные ценности. Скоро мы будем вынуждены обходиться без них. Вы думаете, что все дело в морали? Меня, например, интересует цель. Какова наша цель?
— Но как же можно отделять нравственность от цели существования? — воскликнула она.
— Может быть, и нельзя, — согласился он. — Но когда я был там, на льдине, меня мучила мысль, что все мы — дикари, лишенные разумной цели.
Мэриан показалось, что она поняла его мысль.
— Да, человек начал с убийства и, как видно, всегда будет убийцей, — произнесла она горько.
— Нет, я совсем не о том. Я говорю, что мы неправильно живем. Наша жизнь чудовищно бесцельна.
— Вы не должны забывать, что вы — исключение, — сказала, поддразнивая его, Мэриан. — Что бы вы там ни говорили!
— Не болтайте ерунды.
— Нет, правда! Вам никогда не приходилось бороться за существование.
— Я — рядовой случай, — возразил он. — Все равно, богат я или беден. Толком меня так и не использовали. Вот в чем беда. Скажите сами, разве возможности большинства людей используются полностью?
— Ну, тут уж ничего не поделаешь.
— Почему?
— Потому что нельзя выпотрошить человека до конца. В мире всегда будет не хватать настоящего дела, чтобы использовать весь потенциальный талант человечества. Да ведь и не все мы способны на полезный труд.
— Как вы можете так говорить? — возмутился он. — Большинство людей может приносить гораздо больше пользы. Но очи только наполовину подготовлены к жизни. Вроде меня. Большинство людей всю жизнь работает далеко не в полную силу, тоже вроде меня. Большинство людей искренне мечтает о лучшей участи. Я это знаю! Я уверен, что это так.
— Тогда вам надо заняться политикой, — сказала она.
— Ненавижу политику, — холодно возразил он.
Она уже несколько лет уговаривала его голосовать за лейбористов. А он всегда голосовал за консерваторов, утверждая, что не видит между партиями никакой разницы.