Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра
Шрифт:
Руперт спросил ее, о каких «людях» она говорит.
— Тебе не надо ходить за покупками, в гостях ты тоже не бываешь. А каково мне? — ответила она.
Руперт, которого статья Сандерсона нисколько не огорчила, заметил, что ему безразлично, что \о нем думают и говорят.
— Конечно, ты будешь меня уверять, будто ты выше всего этого, — с горечью ответила Джо.
— Да ведь все это — полнейшая чепуха!
— Но он изобразил тебя очень странным и каким-то темным человеком. Неужели они б самом деле сомневаются, что ты провел полгода
— Тут уж Сандерсон постарался.
— Но ведь это ужасно! Ведь он намекает, что ты ездил в Россию, а вовсе не погибал в арктических льдах!
— Ну кто же в это поверит? — спокойно возразил Руперт.
Но Джо доказывала, что поняла статью так, как поймут ее все: будто он находится под страшным подозрением и был вынужден подать в отставку из-за того якобы, что тайно ездил в Россию.
Они поссорились. А тут еще целая орава репортеров стала ломиться в запертую калитку, громко требуя: «Выйдите, Ройс! Мы хотим услышать ваше заявление!» Джо совсем перепугалась и от страха накинулась на них, в ярости чуть не окатив их водой из шланга. Теперь опасно было даже детей выпускать из дома и впускать в дом разносчика молока. Фотографы с телеобъективами держали под прицелом черный ход, окна второго этажа и лающую собаку.
— О! — в отчаянии стонала Джо. — И зачем только ты все это затеял?
Руперт понимал, что рано или поздно ему придется принять газетчиков. Джо догадалась, что он уже решился на этот шаг: в его глазах появилось хорошо знакомое ей выражение холодной отчужденности, которой он прикрывался, когда приходилось заниматься тем, что ему не по душе. Ее пугало, что Руперт стал совсем не похож на того покладистого, вежливого человека, каким она привыкла его видеть, и она решила, что лучше не вмешиваться.
Руперт вышел к воротам, где стояли репортеры. Моросил дождь.
— Что это за разговоры о неблагонадежности, мистер Ройс? Неужели они имеют основание?
Он повторил им то, что говорил Сандерсону, а они дотошно расспрашивали его о мифической поездке в Россию, о том, был ли он завербован и почему им так интересуются американцы, с Водопьянове, о русской награде. Наконец, один из них пришел к заключению:
— Все, по-видимому завертелось, когда вы приняли этот русский орден. Не думаете ли вы пойти на попятный и вернуть его?
— Да я его еще не получил.
— А у нас утверждают, что вы согласились его принять.
— Это правда.
— Но теперь вы заявите, что он вам не нужен?
— С какой стати? Это было бы невежливо.
— Говорят, будто вас пригласили в Россию. Это верно?
— Верно.
— И вы поедете?
— Почему же не поехать?
— А как вы думаете, вас выпустят?
— Кто меня может не выпустить? — поразился Руперт.
— Три года назад контрразведка задержала Эдмунда Джексона в аэропорту, когда он отправлялся на конференцию в Россию. Разве с вами не могут сделать то же самое?
— Но я же не атомник, как Джексон!
— Вы работали в засекреченном учреждении.
— Ну и что? Из-за этого мне нельзя путешествовать? Я поеду, куда захочу.
— Значит, вы едете в Россию?
— Я же вам сказал: если захочу, то поеду.
Он
Руперту и в голову не приходило ехать в Россию. Он даже забыл, что русские его приглашали. Однако после интервью у ворот какая-то не слишком чистоплотная газета подняла трезвон по поводу то-о, что он якобы принял приглашение и собирается лететь в Москву за своим геройским орденом.
Руперт не дал себе труда послать опровержение и, в угоду Джо, отказался побеседовать с репортерами еще раз. На все домыслы газет ответил от имени министерства Уонском, он опроверг сообщение о том, что Руперт лишен допуска к секретным материалам и что он уволен по причине неблагонадежности. «Не подозревает ли министерство, что Ройс был в России, a льдах?» — «Возмутительная выдумка!» — ответил Уонском и заявил, что Руперт подал в отставку из-за трений с начальником сектора. Руперт Ройс может работать в любом другом секторе управления, включая секретные. Его спросил относительно русского ордена, но Уонском заявил, что не желает этого обсуждать, потому что это мелочь, не заслуживающая обсуждения.
Потом Уонском позвонил Руперту.
— Ну, кажется, я разделался с их стряпней, — и снова предложил несколько новых должностей на выбор: ведь Руперт асе же опытный практик!
Но, сам не зная почему, Руперт почувствовал какую-то непреодолимую брезгливость и от всего отказался, не без сарказма объяснив Джо:
— Староват я стал, да и чересчур неосторожен для их так называемой «практической» работы.
За это время он имел возможность разобраться в самом себе и трезво оценить свою работу. Теперь он много гулял по садику или бродил по холмам и старинным дорожкам Хэмпстеда.
Как бы там ни было, он больше не вернется в метеорологическое управление. Радости этого маленького мирка вдруг для него померкли. Филлипс-Джонс разрушил его иллюзии, и сейчас Руперт уже сам понимал, что в течение четырех счастливых лет, которые там провел, он целиком опирался на научные познания Джека Пирпонта за неимением своих собственных. Филлипс-Джонс прав. У него нет необходимой подготовки для серьезной научной работы.
Значит, со всем этим покончено и ему надо искать другое занятие. 3 сорок лет это не так-то легко. Он и представить себе не мог, с чего начинать.
После долгих сомнений и мук Руперт вспомнил о былом увлечении античной археологией и вернулся к ней, внешне ничем не показывая, что пережил катастрофу.
Каждый день он теперь ходил в Британский музей. Его всегда интересовала ранняя эгейская и догомеровская культура; он перечитал Гомера и Эсхила, чтобы восстановить в памяти эпоху, от которой как от отправной точки предполагал двинуться в глубины истории. Попутно он прочел труд австрийского ученого Т. Г. Гомперца и в первом томе напал на краткое упоминание о греческих колониях на Черном море. Эта страница в истории греческой культуры была мало исследована — во всяком случае археологами, — и он ею заинтересовался.