«Сыны Рахили». Еврейские депутаты в Российской империи. 1772–1825
Шрифт:
Все предшествующие исследователи данного сюжета, не располагавшие текстом проекта, представленного депутатам, полагали, что депутатам был предложен на рассмотрение вариант, в целом не отличавшийся от редакции, утвержденной императором 9 декабря 1804 г. [458] Обнаруженный нами документ, отложившийся среди материалов канцелярии киевского военного губернатора под названием «Статьи, сообщенные еврейским депутатам» [459] , позволяет увидеть, что проект «Положения» еще в начале 1804 г. существенно отличался от окончательной редакции. Документ состоит из обращенной к депутатам преамбулы [460] и предварительной редакции «Положения», озаглавленной «Положение для образования евреев» [461] . Проект предполагал централизацию управления евреями: «Над всеми кагалами будет один совет, под именем Синедрина и составленный из трех заседателей, назначаемых по выбору, один для губерний белорусской и минской, один для литовских, и один для волынской, киевской и подольской». Возглавлять Синедрин должен был «обер-ланд-раввин» [462] . Все члены совета избирались сроком на три года и могли были быть переизбраны на второй, третий и т. д. срок. Обязательным условием для занятия должностей в Синедрине было знание «по крайней мере» одного из трех языков: русского, польского или немецкого [463] . К функциям Синедрина относились роль апелляционного суда по отношению к раввинским судам всех еврейских общин империи, управление еврейскими благотворительными учреждениями и типографиями, решение «споров о дохматах и обрядах веры» [464] . Синедрину придавались также функции законосовещательного еврейского представительства на постоянной основе: «В случае, если бы Синедрин признал нужным представить на высочайшее усмотрение виды свои на усовершенствование участи евреев или к поправлению каких-либо злоупотреблений, сие ему дозволяется с уверением, что все правильные его на пользу общую представления приняты будут с особенным к членам его благоволением» [465] .
458
Статьи, сообщенные еврейским депутатам, копия. Не позднее 7 января 1804 г. – CAHJP. HM 2/9450.10 (оригинал: ЦГИАУ. Ф. 533. Оп. 1. Д. 1690). Л. 3–8.
459
Там же. Л. 3.
460
Там же. Л. 3–8.
461
Таким образом, характеристика Дж. Д. Клиером, впервые выявившим указания на существование данного проекта, Синедрина как «Святейшего Синода для евреев во главе с обер-прокурором – христианином» (Клиер Дж. Д. Россия собирает своих евреев. С. 216) заслуживает определенной корректировки.
462
Статьи, сообщенные еврейским депутатам. – CAHJP. HM 2/9450.10 (оригинал: ЦГИАУ. Ф. 533. Оп. 1. Д. 1690). Л. 7.
463
Там же. Л. 7 об.
464
Там же. Л. 7 об.–8.
465
Державин Г.Р. Сочинения. СПб., 1876. Т. VII. С. 296–298.
466
Статьи, сообщенные еврейским депутатам. – CAHJP. HM 2/9450.10 (оригинал: ЦГИАУ. Ф. 533. Оп. 1. Д. 1690). Л. 7 об.
467
Г.Р. Державин находился в оппозиции к остальным членам Первого еврейского комитета, которых он обвинял в получении крупных взяток от еврейских депутатов (см.: Державин Г.Р. Сочинения. С. 800–801), и покинул государственную службу и пост в комитете 8 октября 1803 г. Окончательный вариант «Статей, сообщенных еврейским депутатам» разрабатывался, таким образом, уже без его участия.
468
Статьи, сообщенные еврейским депутатам. – CAHJP. HM 2/9450.10 (оригинал: ЦГИАУ. Ф. 533. Оп. 1. Д. 1690). Л. 4 об.–5.
Остальные положения проекта: подтверждение существования «черты оседлости» [469] , запрет на продажу евреями алкоголя и содержание постоялых дворов в сельской местности [470] , разделение евреев на четыре «состояния» (или «класса»: земледельцы, фабричные рабочие и ремесленники, купечество и мещанство) [471] , ограничение власти раввинов [472] , подтверждение полномочий кагала [473] и легализация хасидизма [474] , обязательное употребление в делопроизводственной и коммерческой документации русского, польского или немецкого языка [475] и обязательный переход на «немецкое платье» во время пребывания за пределами «черты оседлости» [476] , разрешение евреям поступать во все российские учебные заведения [477] – были направлены на регламентацию и «упорядочивание» всех сфер жизни российских евреев и их унификацию с остальными подданными империи.
469
Там же. Л. 5.
470
Там же. Л. 4.
471
Там же. Л. 6 об.
472
Там же. Л. 7.
473
Там же.
474
Там же. Л. 3 об.
475
Там же. Л. 5.
476
Там же. Л. 3.
477
Там же.
Примечательна также преамбула документа – обращение членов комитета к еврейским депутатам. Они стремились заверить депутатов, что комитет, «во всех деяниях своих следуя правилам терпимости и правосудия, имел всегдашним предметом пользу общественную и благо еврейского народа», «старался он даровать евреям все выгоды, права и ободрения, какие только могут быть даны сообразно общественной пользе», а также что, представляя проект «Положения» депутатам, комитет «предоставляет им вместе с оным предложить и свои виды» [478] . Подчеркнуто уважительный тон обращения к депутатам, возможно, отражает их высокий статус как должностных лиц в комитете и степень их влияния [479] .
478
Ср. с тоном письма Г.Р. Державина Н.Х. Ноткину 9 декабря 1802 г. (см. выше).
479
Мемория Четвертого еврейского комитета за февраль 1826 г. – РГИА. Ф. 560. Оп. 10. Д. 180. Л. 30.
Из меморий Четвертого еврейского комитета известно, что члены Первого еврейского комитета рассматривали вопрос о привлечении евреев к военной службе («имели сие в виду» [480] ). Отсутствие соответствующего пункта в проекте «Положения», представленном депутатам в начале 1804 г., возможно, свидетельствовало об определенной роли депутатов в том, что вопрос о введении рекрутской повинности для евреев был отложен на неопределенный срок («оставили их [евреев] в прежнем положении» [481] ).
480
Там же.
481
Его императорскому величеству от комитета, для составления положения о евреях учрежденного, доклад // Санкт-Петербургский журнал, издаваемый Министерством внутренних дел. 1805. № 2. С. 51.
Сведения о реакции еврейских депутатов на представленный им на рассмотрение проект сохранились только в докладе комитета. Согласно этому документу, «после долговременной нерешимости депутаты отозвались, что не могут они без кагалов своих поступить на какие-либо по сему делу заключения, и просили дать им для совещания сего полугодичное время» [482] . Таким образом, члены комитета пытались представить дело таким образом, что, при том что власть явно продемонстрировала свою готовность к диалогу с евреями в лице их представителей, последние проявили нежелание или неспособность поддерживать этот диалог на должном уровне. Предложенная депутатами мера – привлечение дополнительных представителей еврейского общества на местах и организация особых «совещаний», на которых депутаты и члены кагалов могли бы выработать свои предложения по разработке законов о евреях, – показалась комитету подозрительной, как и всякое «скопище». Полагая, «что совещания сии не произведут также никакой пользы», члены комитета к тому же опасались, «что по неопределенности и разнообразию мнений могут они родить между евреями неправые толки» [483] . Таким образом, вновь проявился уже отмеченный выше страх перед слухами, которые могли бы спровоцировать «еврейский бунт». При этом появляется новый мотив, в дальнейшем ставший стандартным обвинением в адрес еврейских депутатов: их стали подозревать в распространении слухов и антиправительственных настроений в еврейской среде. Согласно докладу, члены комитета, несмотря на свои подозрения, а также явную некомпетентность депутатов и их пассивное сопротивление всем «благим начинаниям» правительства, продолжали придерживаться заявленных ранее либеральных принципов в отношениях с евреями («того первоначального правила, чтобы допустить сколь можно евреев участвовать в собственном их образовании и чтоб не оставить ни единого обстоятельства, к сему способствовать могущего» [484] ). Предложенная депутатами мера была принята, но с существенными поправками. Решено было поставить законосовещательную деятельность кагалов под контроль местной администрации, а также отстранить депутатов от участия в этом процессе: «Главные статьи Положения, для евреев предназначенного, сообщить кагалам чрез губернские начальства с тем, чтоб, не делая в статьях сих никакой отмены, представили они виды свои к дополнению их новыми
482
Там же.
483
Там же.
484
Там же.
485
Отношение В.П. Кочубея киевскому военному губернатору А.П. Тормасову. 7 января 1804 г. – CAHJP. HM 2/7928.16 (оригинал: ЦГИАУ. Ф. 533. Оп. 1. Д. 1690). Л. 1–2.
486
Отношение В.П. Кочубея киевскому военному губернатору А.П. Тормасову. 26 января 1804 г. – CAHJP. HM 2/7928.8 (оригинал: ЦГИАУ. Ф. 533. Оп. 1. Д. 433). Л. 3.
487
Представление минского кагала минскому гражданскому губернатору З.Я. Карнееву. 10 марта 1804 г. – CAHJP. HM 2/9450.10 (оригинал: ЦГИАУ. Ф. 533. Оп. 1. Д. 1690). Л. 21; «Начертание мыслей и суждений киевского еврейского кагала по случаю устроения его благоустройства». Не позднее 6 апреля 1804 г. – CAHJP. HM 2/7928.8 (оригинал: ЦГИАУ. Ф. 533. Оп. 1. Д. 433). Л. 13 об. – 14.
До нас дошли «мнения» киевского и минского кагалов, представленные комитету. Они будут более подробно охарактеризованы ниже, в разделе, посвященном альтернативным формам еврейского представительства в 1802–1812 гг. Здесь же достаточно отметить, что и киевский, и минский кагалы высказались против учреждения Синедрина [488] . Позиция губернаторов, которые, препровождая «мнения» кагалов на рассмотрение комитета, должны были представить также свои комментарии, представляется интересной. Так, киевский военный губернатор и управляющий Минской губернией Тормасов в донесении Кочубею о минском кагале отказывался выносить какие-либо суждения по вопросу о Синедрине как принадлежащему компетенции центральных властей [489] , а несколькими неделями позже в отношении о киевском кагале уже признавал «необходимо нужным существование Синедрина для средоточного порядка» [490] . На данный момент неизвестны «мнения» других кагалов и губернаторов, и вопрос о том, что именно послужило решающим фактором в отказе комитета от учреждения Синедрина, следует оставить открытым.
488
Отношение киевского военного губернатора А.П. Тормасова министру внутренних дел В.П. Кочубею. 24 марта 1804 г. – CAHJP. HM 2/9450.10 (оригинал: ЦГИАУ. Ф. 533. Оп. 1. Д. 1690). Л. 22.
489
Отношение киевского военного губернатора А.П. Тормасова министру внутренних дел В.П. Кочубею. 14 апреля 1804 г. – CAHJP. HM 2/7928.8 (оригинал: ЦГИАУ. Ф. 533. Оп. 1. Д. 433). Л. 17.
490
Гессен Ю.И. Евреи в России. С. 133.
Позднейшие источники о деятельности депутатов при Первом еврейском комитете также представляют определенный интерес. Так, в описательной части уже упоминавшегося проекта, поданного анонимным «ученым евреем» А.Б. Куракину, так же как и в рассмотренном выше докладе комитета, депутатам от кагалов приписывалась полная некомпетентность и неумение говорить на языке власти. По мнению автора записки, это было обусловлено низким культурным уровнем российского еврейства в целом: «По нынешнему состоянию евреев весьма мало таких людей, которые бы о вещах такого рода могли бы судить порядочно, или паче иметь представление об истинном благе народном» [491] , в то время как немногочисленные «просвещенные евреи», достойные стать представителями своего народа перед властью, не имеют возможности проявить свои таланты, поскольку «образ мысли таковых евреев не согласуется с общим мнением их единоплеменников, которые и кроме того не имеют ни о чем понятия» [492] . Выдвижение тех или иных депутатов было, по мнению автора проекта, теснейшим образом связано с архаичным и несправедливым устройством еврейского общества. За выборами в 1802–1803 гг. стояла немногочисленная группа «богачей», действия которых были продиктованы «суеверием и страстью». Влиянием этих невежественных и порочных людей была «порабощена воля собратий, зависящих от них по промыслам, по распоряжению податей и по духовным отношениям, поелику богачи, по родственной связи их с учеными суеверными – раввинами, а сии по нужде своей в богачах имеют друг на друга величайшее во всем влияние». По этой причине результат выборов нельзя было «считать основательным и соответствующим желанию правительства» [493] . Анонимный автор касался также вопроса об отношениях депутатов с представляемыми: по его словам, «депутаты имели род инструкции от своих доверителей держаться известных правил и, следственно, не могли говорить или предпринимать то, что мыслили, а только говорили то, что им поручено» [494] . Описательная часть проекта предваряла содержавшиеся в рекомендательной части предложения еврейской реформы, при которой взаимодействие власти с евреями якобы обрело бы новые, более эффективные формы.
491
Там же.
492
Там же.
493
Там же.
494
Мемория Четвертого еврейского комитета за сентябрь 1826 г. – РГИА. Ф. 1286. Оп. 4. Д. 624. Л. 110.
Характеристика депутатов при Первом еврейском комитете была представлена также в обзоре деятельности еврейских депутатов за 1802–1825 гг., составленном в сентябре 1826 г. в Четвертом еврейском комитете. Поводом к рассмотрению вопроса о еврейских депутациях послужило прошение виленского, минского и гродненского кагалов о возобновлении еврейского представительства при комитете. Инициатива кагалов привлекла внимание великого князя Константина Павловича, поручившего управляющему Министерством внутренних дел В.С. Ланскому представить прошение кагалов императору. Ланской, в свою очередь, поручил рассмотрение прошения Четвертому еврейскому комитету, составившему обзор истории еврейского представительства [495] . Вероятно, главной задачей составителей справки было подкрепление доказательствами уже сложившегося в высших кругах негативного отношения к еврейским депутатам. При рассмотрении истории депутатов при Первом еврейском комитете составители справки обильно цитировали упоминавшийся выше доклад комитета, а также приводили новые любопытные подробности. Депутаты якобы мотивировали свой отказ от обсуждения проекта Положения тем, что после издания нового закона о евреях, созданного номинально при их участии, они, «яко предатели своих собратий, неминуемо должны будут понесть негодование и даже лично над собою мщение» [496] . Эта красочная деталь дополняла создаваемый в данной справке и докладных записках Четвертого еврейского комитета образ фанатичного, жестокого, упрямого и преступного еврейства. Особый вес этой характеристике придавало то, что она была вложена в уста самих официальных представителей этого народа [497] . Итак, депутаты, «после долговременной нерешимости, объявив, что они сообщили статьи нового положения своим кагалам, просили позволения отправиться к ним же» [498] . Таким образом, желание депутатов организовать совещания с кагалами интерпретируется в справке несколько иначе, чем в докладе Первого еврейского комитета.
495
Там же. Л. 110 об.
496
Равным образом, при рассмотрении комитетом вопроса о контрабанде было важно, что «сами еврейские депутаты в 1817 г. признались перед правительством, что их собратия виновны в оной» (Мемория Четвертого еврейского комитета за май 1826 г. – Там же. Л. 66).
497
Мемория Четвертого еврейского комитета за сентябрь 1826 г. – РГИА. Ф. 1286. Оп. 4. Д. 624. Л. 110 об.
498
Гессен Ю. И. Евреи в России. С. 133–139.
Интерпретациями, содержащимися в сохранившихся источниках, была во многом обусловлена оценка деятельности депутатов при Первом еврейском комитете последующими историками. Особенно ярко эта тенденция проявилась в работах Ю.И. Гессена, без всякой критики воспроизводившего трактовку, предложенную в анонимной записке 1808 г.: приглашенные членами комитета депутаты, сторонники просвещения и реформ, могли свободно высказывать свои мнения, тогда как губернские депутаты зависели от делегировавших их кагалов и были вынуждены выступить против любых нововведений [499] . Негативному влиянию депутатов от кагалов, выступавших против любых «мер культурного, просветительного характера», Гессен приписывал отказ комитета от реформы еврейского образования [500] . Последнее предположение никак не подтверждается имеющимися источниками.
499
Гессен Ю.И. История евреев в России. С. 108–109.
500
См. предыдущую главу.
Характеристика поведения еврейских депутатов в докладе комитета может быть подвергнута сомнению. На фоне всей предшествующей истории еврейского представительства, когда евреи вполне доказали свою способность говорить на языке власти и выдвигать предложения и проекты реформ, отказ депутатов представить какие-либо суждения по проекту Положения выглядит странно. Что же касается «доверенностей» и «инструкций» от кагалов, якобы полностью лишавших депутатов права на инициативу, достаточно вспомнить подлинные доверенности кагалов и «обществ» поверенным 1785–1790 гг., предоставлявшие им широкую свободу действий [501] . Таким образом, следует оставить открытым вопрос о специфике взаимоотношений комитета с депутатами обеих групп. Очевидно только стремление комитета доказать полную бесполезность и даже определенную опасность сотрудничества с еврейскими представителями.
501
ПСЗ 1. Т. XXVIII. 21547. 9 декабря 1804 г.