Сытый мир
Шрифт:
— Я вовсе не хотела бы жить на улице, тем более продолжительное время. Может быть, мы просто не подходим друг другу. Ты вот говоришь, что всё это время думал обо мне, а я, если уж быть честной, почти совсем забыла твоё лицо.
Это сурово. От такого у меня отнимается язык, и я быстро опрокидываю в себя остаток красного вина, в котором больше не плавает свечение, нет того умиротворяющего жара, того анакреонтского света. Кровь, наполовину вытекшая, сумерки. Неужто всё было даром? Нет, всё
— Мне очень жаль, я сама себе кажусь ужасной…
— Забудь об этом, ни о чём не думай, ты королева. Идём гулять?
— Ты не сердишься на меня?
— Конечно же сержусь. Там увидим.
На углу улицы перед казино с автоматами идёт игра в напёрстки. Мы останавливаемся и смотрим.
Кладёшь сотенную купюру на ту половинку спичечного коробка, под которой предполагаешь войлочный шарик. Крупье не особенно хороший. Движения его рук несобранные, нервные, нескоординированные, в них есть какая-то старческая слабость.
— Юдит, у тебя не найдётся сотни?
— Да. Есть.
— Дай-ка мне!
— Но не хочешь же ты её проиграть? По телевизору предупреждали, что эти игры — одно мошенничество и обман…
— И всё-таки дай мне сотню!
Она неохотно протягивает мне две пятидесятки.
— Пронто, гхронто! Ставим сотню! Где же шарик? — подбадривает зрителей крупье, постоянно меняя коробочки местами.
Я заключаю внутри себя частное дополнительное пари с силами судьбы. Ставлю душу против Юдит. Я кладу купюры на коробок и тут же прижимаю сверху рукой. Выиграл. Две сотни назад.
— Перерыв! Теперь надо выпить минеральной воды! — выкрикивает крупье из своей серой пятидневной щетины, и мы уходим. Юдит весело смеётся.
— Вот. Напополам.
— А если бы ты проиграл?
— Тогда был бы тебе должен и виноват перед тобой. Но лучше пусть тебе достанется моя невинность.
Она щиплет меня в бок. Это первое её ко мне прикосновение, если не считать пресного поцелуя при встрече.
— Ты мог бы принять ванну, ты такой запущенный, видок у тебя!..
— Ты меня приглашаешь?
— Да, конечно! — Она смотрит под ноги. — Мне очень жаль, что я так себя вела… у меня сегодня был плохой день… Может быть, всё это только из — за неуверенности, потому что я не знаю толком, чего я, собственно говоря, хочу. Мне очень хорошо с тобой. Честное слово!
— Прекрасно, принцесса.
— И неправда, что я забыла твоё лицо. Просто я вдруг начала тебя бояться.
— Бояться? Меня? Чего именно?
— Ты правда работал в супермаркете?
— Хммм…
— И правда совершил налёт на бюро ритуальных услуг?
— Было дело.
Я рассказал ей эти истории наоборот, чтобы выглядело не так неэстетично и звучало не так сверх — драматично. Юдит очень опечалилась,
Вскоре я почувствовал, что она всё отчётливее и отчётливее припоминает те два дня, которые мы провели вместе.
Я обнял её одной рукой и был сейчас очень далёк от капитуляции. В худшем случае я самоубил бы на свободу нас обоих. Как-нибудь. Такие вещи надо доводить до логического завершения.
Тот частный дом рядовой застройки, который я так долго и тщетно искал, находился на западном краю Шёнеберга. Сад огорожен живой изгородью высотой до бёдер и полон безвкусицы. Вычурный пруд с гипсовой Афродитой. Голливудские качели-диван в жёлто-коричневую полоску. У входной двери в дом висит деревянный якорь со встроенным барометром.
Мы прокрадываемся на цыпочках через прихожую, выложенную светло-голубым кафелем. Справа располагается кухня. Юдит тянет меня туда и закрывает за нами дверь. Настенные часы показывают без малого одиннадцать.
— Только тихо, пожалуйста! Мои родители уже в постели. Они рано ложатся спать. Хочешь пива?
— Ещё спрашиваешь!
Кухня оборудована встроенной техникой и всевозможными приспособлениями. Из холодильника льётся заговорщический свет. Деревянная ваза с фруктами декорирует стол, покрытый клетчатой клеёнкой. Мы садимся друг против друга, я с пивом, она — с красным яблоком. Серые жалюзи опущены, а неоновая трубка над вентиляционной вытяжкой время от времени подмигивает. На меня особое впечатление производ ит полка с пряностями — на ней выставлено не меньше сотни маленьких баночек.
— Сегодня можешь остаться здесь на ночь. Ванну придётся отложить до лучших времён. Если сейчас напускать воду, родители проснутся.
А завтра в восемь им на работу, они у меня оба работают.
— Если у тебя будут с этим какие-то проблемы, то лучше не надо. Я переночую на улице. В августе это нормально.
— Не прикидывайся, пожалуйста! Это ни к чему. Только веди себя тихо, договорились?
— Ты меня поцелуешь?
— Ну, хорошо.
Она тянется ко мне через стол. Мы встречаемся над вазой с фруктами. Только чмок, никакого языка. Она отщипывает себе крупную синюю виноградину. Это выглядит очень эротично.
Я хотел бы, чтобы она что-нибудь сыграла мне на своей виоле, «Death Song», например, из «Black Angel», да-ди-да-да-ди-да-да-ди, до катако.
Завтра, может быть, отвечает она, сегодня уже поздно, ночь.
— Моя комната наверху. У меня на балконе висит гамак, я дам тебе свой спальный мешок.
— Тот самый, в собачьей какашке?
— Нет. Родители, само собой, купили мне новый.
— Отлично.
— Надеюсь, ты не замёрзнешь, на улице довольно тепло.