Сюрприз в рыжем портфеле (сборник)
Шрифт:
— Вот я, например, попроси меня рассказать, как растёт, допустим, гречиха, — убей, не скажу.
Костя Ромашкин сокрушённо покачал головой:
— Ай-яй-яй. А как это совместить с дипломом сельхозинститута?
— Очень свободно, — сказала Оглоблина. — Во-первых, институт я закончила двенадцать лет назад, а во— вторых, уклон у меня экономический…
В комнату вбежала девочка лет пяти дочка Оглоблиной. Внимание взрослых мгновенно переключилось на ребёнка, и неприятный разговор угас.
— Аллочка,
— А я недавно кушала. Когда ты уходила.
— Не обманываешь? Как мы условились с тобой?
Аллочка забралась на диван и стала листать журнал. Взрослые продолжили разговор.
— Вы много времени отдаёте воспитанию дочки? — спросила Люся-Мила Оглоблину.
— Да, я очень люблю воспитывать.
— Воспитание — это главное, — бесстрастно произнесла Свинцовская. — Это краеугольный камень, который призван служить инструментом формирования подрастающего поколения.
— Камень… э-э-э… инструмент, понимаете ли… — гудел вслед за супругой Свинцовский.
— Милица Георгиевна, а чем занимается сейчас «Фивопрос», если, конечно, это не секрет? — спросил Костя.
Свинцовская стала ещё серьёзнее.
— Наш филиал, — начала она с расстановкой, не спеша, — решил уже много проблем. Несколько работ подготовил кабинет по изучению творчества Макаренко.
— Есть такой? — спросил Ромашкин.
— Да. Там четыре сотрудника…
— И что же они делают?
— Они читают Макаренко и пишут о его методе…
— Но, по-моему, Макаренко всё сам за себя написал, — возразил Ромашкин. — Он, в общем, владел пером…
— Но он был писатель, следовательно, писал не по-научному.
— Да-да, — согласился Ромашкин. — Очень правильно!
Окрылённая участием, Свинцовская продолжала:
— Недавно один наш сотрудник защитил кандидатскую диссертацию. Он взял такую тему, которой до него никто не касался: как одевать детей, которые занимаются зимой в лесных школах на открытых верандах…
Сидящие за столом перестали хрустеть огурцами, повернулись к Милице Георгиевне.
— … Так этот сотрудник посадил на веранде сорок мальчиков и девочек и в течение двух часов измерял им температуру лба и пяток. Диаграммы показали, что пятки на морозе охлаждаются быстрее, чем лоб, значит, ноги в таких случаях следует термоизолировать…
— Какой любопытный вывод! — искренне сказала Гречишникова.
— Очень! — поддержал Ромашкин. — Моя бабушка была неграмотной, но у неё были совершенно явные задатки научного работника! Когда я зимой шёл гулять, она всегда говорила: «Костик, надень валенки».
Гречишникова неодобрительно посмотрела на Ромашкина. Милица Георгиевна, глядя куда-то в стену, продолжала свой рассказ. Неизвестно, сколько бы ещё она держала речь, если бы её не перебил Ферзухин.
Ферзухина прорвало.
— Выпьем за наш УКСУС, который мы так любим, с которым связана вся наша судьба, так сказать, и без которого мы не можем жить!
Оглоблина и Ферзухин так энергично стали чокаться с другими гостями, что первая разлила половину бокала, а у второго на стопке появилась трещина.
Ни к кому не обращаясь, Ферзухин сказал:
— Жизнь дала трещину…
— Не вижу оснований для такого заключения, — заметила Гречишникова.
Ферзухин и Оглоблина многозначительно переглянулись. Наступил самый удобный момент говорить но существу.
— Вы не видите оснований, — сказал Ферзухин, — а другие видят… Говорят, кое-кого будут откомандировывать…
Гречишникова, собиравшаяся было произнести тост, отставила рюмку в сторону.
— Что за ерунда! Мне эти слухи тоже известны. По я не думаю, чтобы обошли местком…
— Местком обойти… з-з-э… не могут, — заверил Свинцовский.
Оглоблина просияла:
— Да-да, конечно… Товарищи, вы что-то загрустили а у меня есть тост. Я сегодня говорила со своей портнихой Софьей Абрамовной, и она мне знаете что сказала?
Выдержав паузу, достаточную для того, чтобы все притихли, Оглоблина торжественно воскликнула:
— Ко-стя и Лю-ся же-нят-ся!..
Люся опустила глаза, Костя стал внимательно смотреть в потолок.
Гости захлопали в ладоши.
— Ну-с, будущие молодожёны, — продолжила Оглоблина, — надеюсь, вы не будете отрицать? Софья Абрамовна сказала точно: платье для невесты должно быть готово в субботу…
— Ваши сведения верные, — сказал Ромашкин. — Как в телеграфном агентстве.
— Выпьем, раз так! — воскликнул Ферзухин и неловко покачнулся на стуле.
— Очень приятная пара, — бесстрастно резюмировала Милица Георгиевна.
— Вот каких людей… э-э-э… воспитал, так сказать… э-э-э… — прогудел Свинцовский, но дальше у него произошёл запор мысли, и он замолчал.
— Воспитал наш славный, сплочённый коллектив, — закончила его мысль Гречишникова, — который под руководством руководства смело осуществляет задачи, которые поставлены перед ним руководством.
— Это наше счастье, что УКСУС возглавляют такие замечательные люди, — растроганно произнесла Оглоблина. — Вчера я встретила в коридоре товарища Чарушина, и мне показалось, что он снова сильно похудел. Прямо жаль! Горит человек на работе, думает о ней днём и ночью!
— Вот именно! Он даже во сне мыслит, — поддержал Ферзухин. — А мне, например, сны никогда не снятся…
Свинцовский несколько раз попытался воткнуть вилку в маслину, но маслина не давалась. Убедившись в бесполезности этого занятия, он сказал, тупо глядя в тарелку: