Сюрприз в рыжем портфеле (сборник)
Шрифт:
— Да-а… — протянул Сизов. — Шлёпать по грязи не самая большая радость. По азимуту, пожалуй, не пойдёшь. Это только для Квасницкого удовольствие…
— Ты что, раздумал?
— Нет. Ну, пока!
Разговор был продолжен, когда Сизов вернулся с работы.
— Как у тебя эта самая… межрёберная? Болит? — спросила Юлия.
— Не говори! А сегодня как узнал, что в понедельник с утра комиссия в отделе будет работать, ещё больше разболелась…
— А я туфли походные начала разнашивать. И знаешь — жмут!
— Жмут? —
— В общем-то я могла бы пойти… Но если ты не хочешь… Смотри, решай.
Когда Юлия сказала «решай», у Сизова было такое ощущение, какое испытывает человек, впервые забравшийся на парашютную вышку: и хочется прыгнуть, и страшно.
Вместо ответа Сизов спросил:
— Юлия, а что будет по телевизору?
— «Мечты на дорогах».
— О-о! Чёрт возьми, я давно хотел увидеть этот фильм! Ради него готов жертвовать всем!
Юлия знала, что столь пылкой любви к итальянской кинематографии Вадим раньше не проявлял.
— В общем, дело ясное, — заключила жена. — Лежи на диване и читай путеводитель. Помнишь, как ты красиво декламировал: «Спишь в палатке, на земле, пьёшь воду из родника, купаешься в дикой речушке?…» Ха!
— А ты не смейся! Не сейчас, так в другой раз пойдём!
— Но надо же предупредить Лысюка и Кваснецких.
— У них телефона нет. Поедем прямо в Химки, проводим их. Иначе будет не по-товарищески. А о себе скажем… ну… обстоятельства не позволили.
… На пристани знакомых но было. Зашли в ресторан и увидели Лысюка.
— Понимаю, — сказал Сизов, — заправиться решил перед дорогой. Мы тоже можем присоединиться.
Потом присоединились опоздавшие Кваснецкие.
— Знаете, обстоятельства сложились так, что мы пришли вас только проводить, — заявила Кира.
— И я тоже… проводить… обстоятельства… — пробормотал Лысюк, потупя взор. И скрылся за дымовой завесой.
— Если так, то мы одни не пойдём. Какой интерес! — разочарованно заключил Сизов. — Только не понимаю, почему у Кваснецкого на руке компас…
Кваснецкий растерянно покраснел и стал снимать с руки прибор, столь необходимый для хождения но азимуту и ориентировки.
— Это… я… того… когда ещё думал, что пойду, надел, а потом забыл оставить дома…
Компас лежал на столе. Стрелка его плавно дрожала и наконец остановилась в направлении буфетной стойки.
С пристани доносился шум голосов. Потом загудел пароход
— Поехали люди. На лоно природы, — ни к кому не обращаясь, сказал Сизов.
И в ответ прозвучало мечтательно-грустное:
— А мы живём…
1960
КИСТИ И КРАСКИ
С некоторых пор бухгалтер Никодим Ермолаевич Цигейко, хороший бухгалтер, серьёзно увлёкся живописью.
Умение держать в руках кисть и обращаться с красками он обнаруживал
— Теперь бы картинку ещё какую повесить, — мечтательно сказала жена, осматривая комнату после ремонта. — Пустовато немножко у нас…
— Пустовато, — согласился муж. — Давай поищем, купим…
Выполнить это намерение супругам, однако, не удалось: в магазине «Вымпелы. Бюсты. Живопись» имелись только копии шишкинских мишек и плакаты, призывающие к борьбе с непарным шелкопрядом. Рухнула надежда и на рынок: приобретать целующихся лебедей острого желания не было.
Тогда и осенила Никодима Ермолаевича, спасительная идея: восполнить эстетический пробел своими собственными руками.
«Чёрт возьми, — подумал он, — если у меня так неплохо получился бордюр, то, может, и натюрморт из журнала тоже сумею перерисовать?…»
Разграфив журнальную вкладку на квадраты, он аккуратно скопировал натюрморт.
Приёмная комиссия в лице жены сказала полуодобрительно:
— Вешать можно…
Кисти и оставшиеся краски были подарены Никодимом Ермолаевичем своему сыну — ученику пятого класса.
На этом живописное творчество Цигейко, видимо, и закончилось бы, если бы по побывал у него на дно рождения председатель завкома Полуяров. О нём ходила слава открывателя новых талантов и инициатора различных культурных начинаний, которые до конца почему-то никогда не доводились.
— О, Ермолаич, да у тебя способности пропадают! — воскликнул он, разглядывая натюрморт. — Нам таланты нужны! Подари-ка это полотно нашему клубу! И вообще, продолжай в том же духе.
Вскоре работа Цигейко, обрамлённая роскошным багетом, красовалась уже на стене комнаты тихих игр. А городская газета напечатала, видимо но без участия Полуярова, заметку под заголовком «Бухгалтер-художник. Днём — за арифмометром, вечером — за мольбертом». В заметке сообщалось, что одну на своих работ Цигейко подарил заводскому клубу и что вообще это благородный почин. Пусть все клубы украсятся картинами художников-любителей.
Потом о Цигейко было — сказано в радиопередаче. Местное радио черпало свежую информацию со страниц газеты, и, естественно, оно не могло обойти своим вниманием бухгалтера-художника.
То, что содержалось в тридцати газетных строках, радисты перевели в диалог, Добавили несколько биографических подробностей, дали сказать три фразы самому герою, записали шум счётных машин — и получилось вполне прилично.
Цигейко попал в эфир.
Популярность росла. И когда завком составлял отчётный доклад, кто-то предложил упомянуть о Никодиме Ермолаевиче в разделе культурно-спортивной работы.