Сюрприз в рыжем портфеле (сборник)
Шрифт:
Тем более что раздел этот выглядел тускло: завод молочных бидонов не славился ни академическим хором, пи семьёй потомственных акробатов, ни футбольной командой.
— А стоит всё-таки о Цигейко говорить? — усомнился один из авторов доклада.
Но его сомнения тут же рассеяли:
— О Цигейко весь город знает. Радио слушайте, газеты читайте.
Отчётный доклад завкома попал в областной комитет профсоюза, а там как раз тоже собирались отчитываться…
И не раз ещё Цигейко вынужден был выслушивать лестные реплики знакомых: «Опять о тебе слыхали. Молодец!»
Впрочем, выслушивал он всё
Выполнению этого обещания Цигейко посвятил ближайший отрезок своей жизни.
Кисти и краски он отобрал у сына назад.
Цигейко творил. Первые свои работы после знаменитого натюрморта он отправил посылкой с объявленной ценностью в отделение Союза художников. Оттуда пришёл ответ: «Уважаемый Никодим Ермолаевич, очень отрадно, что Вы занимаетесь живописью. Наши работы «За балансом», «Обеденный перерыв в бухгалтерии» и «В день зарплаты» отмечены знанием жизни. Вас привлекают простые люди, их трудовые будни. Вы показали трудности, которые они преодолевают («За балансом»), и радость труда («В день зарплаты»). Но Вам ещё не хватает техники, уверенности мазка, знании композиции».
Далее автор письма рекомендовал Цигейко посещать картинные галереи, слушать лекции экскурсоводов, и если всё это будет так, «мы думаем, что Вы достигнете творческих успехов».
Письмо очень ободрило художника. Но если б он знал, как мучительно составлялось оно! Работник Союза художников три раза переписывал его, стараясь придать своему произведению наиболее обтекаемые формы.
Мнение о цигейкинских полотнах у него было самое отрицательное. Но писать в том духе, что, мол, дорогой товарищ, у вас нет даже элементарных задатков художника и ничто не поможет вам приобрести их, поэтому бросьте сие занятие, — так писать и творческих организациях и редакциях не принято. Автор вдруг почему то может обидеться, пожаловаться в вышестоящие организации: «Зажимают молодых, отмахиваются». Жалоба вернётся в союз, начнут разбирательство.
Лучше поступить по испытанному рецепту: сначала похвалить (за содержание), потом пожурить (за форму) и дать несколько общих советов. Пусть себе продолжает живописать.
И Цигейко продолжал.
Спустя несколько месяцев комната его напоминала запасник музея изящных искусств или склад живописного магазина.
Хосты и полотна в рамках и без закрывали все стены. Большинство просто стояло на полу. Рядами, штабелями и другими возможными фигурами.
Ряды росли, занимая всё больше места, и жена Никодима Ермолаевича вынуждена была в конце концов продать сервант. А затем и ещё кое-какую мебель.
Нечто подобное происходило и в голове Цигейко. Страсть к живописи постепенно вытесняла все другие мысли и желания. Он уже не брал сверхурочных работ. Более того, лишился премиальных за исполнение своих прямых обязанностей. Ведомости, составленные им, пестрели исправлениями. А арифмометр на его столе жужжал как-то нехотя, полусонно. Над цигейкинской головой повис приказ: «Предупредить». За предупреждением обычно следует выговор.
Жену пока что устраивали деньги за проданный сервант, но будущее внушало некоторое беспокойство. Беспокойство, конечно, не только чисто финансовое. Тихую,
Она пыталась узнать это из писем, которые приходили мужу в ответ на его посылки. Но все письма как две капли воды были похожи на первое, Чуткие ценители искусства желали «дорогому Никодиму Ермолаевичу» «новых творческих успехов» и «выражали уверенность…»
Но на выставки, даже на районную, его работы не брали.
И больше не писали о нём ни строчки,
Цигейко стал раздражителен. Самолюбие его страдало.
— Это интриги конкурентов, — пояснял он жене, — Завистники!
— Завистники, — соглашалась жена, вздыхая, хотя внутренне не была согласна с мужем.
Глядя на похудевшего Нику, от которого, по её выражению, остались только нос и очки, она думала: нашёлся бы такой завистник, который сумел бы внушить Никодиму Крмолаевичу, что пора кончать всё это и вернуться в лоно прежней жизни.
А Цигейко не ослаблял своего упорства. Но вечерам к нему наведывались знакомые и сослуживцы: он писал с них портреты, предварительно сделав набросок по фотографии, Наиболее терпеливые получали свои портреты в подарок.
Конечно, они видели, что получились не очень похожи. Но ведь заранее знали, что Цигейко — это не академик живописи. А главное, от подарка отказываться нельзя.
И они уходили, унося с собой бережно завёрнутые в бумагу произведения портретиста. Их было немного, единицы, но единиц оказалось достаточно, чтобы бдительные соседи, ненавидевшие трудолюбивого Цигейко, а особенно его тихую, никому не мешавшую жену, написали заявление в горфинотдел. Написали в том смысле, что гражданин Цигейко занимается частным промыслом, торгует картинами и не платит налоги.
Сигнал возымел действие, и Цигейко получил повестку явиться в горфо.
Реакция на повестку у него была двойная. Он не испугался, а, наоборот, почувствовал, что им интересуются. Не станут же фининспекторы ерундой заниматься! Финансовых работников он, как бухгалтер, уважал. Но второе чувство было всё же беспокойным: чёрт его знает, докажи, что ты не верблюд, ходи, оправдывайся, трать попусту время, которое лучше бы посвятить любимому искусству!
Жене о содержании повестки он ничего не сказал, но когда та стала особенно настойчиво проявлять любопытство, ответил небрежно:
— Вызывают… Интересуются… В общем — по художественным делам.
Глаза супруги засветились искорками надежды.
В назначенный для явки день Цигейко оказался очень занят: его послали на совещание бухгалтеров. Отпрашиваться же у своего начальства он не решился.
Не попал он в горфо и на следующий день: срочно готовил сводку о себестоимости молочных бидонов.
И тогда фининспектор явился к нему сам. Это был молодой человек с открытым, приятным лицом и в костюме спортивного вида.
— Цигейко? Никодим Ермолаевич? — мягко улыбнулся он, предварительно представившись. — Я интересуюсь вашим творчеством…
Цигейко удовлетворил просьбу гостя. Гость взглянул на полотна и улыбаться немедленно перестал.
— Это работы не для продажи, — закончил молодой человек. — Я как инспектор горфо к вам претензий не имею…
Цигейко выдержал паузу, ожидая услышать что-то ещё. И услышал: