Сыворотка правды

Серова Марина Сергеевна

Шкуропатов недоуменно посмотрел на него.

— Шесть лет обучения, — пояснил Камышин.

— Вот… Шесть лет тебя Родина учила! Бес-плат-но! — Шкуропатов проорал это так, что крик вернулся от стен эхом. — Для чего?! Для чего, я тебя спрашиваю?! Чтобы ты Родину помоями обливала?! А потом генералу голову морочила?! Права качала?! Твой отец бы в гробу перевернулся, если б знал, чем дочь занимается!

Кровь ударила мне в лицо.

— В общем, так, Максимова. — Шкуропатов хлопнул по столу своей огромной красной ладонью. — Коды — на стол, адресаты —

на стол!

Я не шелохнулась.

— Я что — непонятно объяснил?! А?! Коды — на стол, гадина!

В этот момент я пожалела, что не отправила свой файл по всему миру открытым текстом. Я переоценила и этих людей, и себя. Мне давно все стало ясно. Они могли многого не знать, но для того, чтобы стереть меня в порошок, они знали достаточно. Строить из себя полную невинность было бессмысленно.

— Вы прочитали то, что я написала? — спросила я. Мне даже не хотелось называть их по именам и отчествам, такое омерзение они во мне вызвали.

— Это? — скривился Шкуропатов, отшвырнув от себя какой-то распечатанный на бумаге текст.

— Почему вы делаете вид, что ничего не случилось? — тихо, но внятно спросила я.

— А что случилось?! — снова заорал Шкуропатов. — Что?! Какая-то дура набитая вообразила о себе невесть что и выперлась перед всем светом, чтобы и остальные эту дурость увидели! Вот что случилось! Так ты, милочка, не туда влезла! Тебе нужно было нянькой в ясли идти и там сказки рассказывать! Не здесь! Соплячка!

Шкуропатов еще раз хлопнул по столу рукой и посмотрел на меня тяжелым ненавидящим взглядом. Я вдруг подумала, что он в полной растерянности — даже не стал настаивать на том, чтобы я сказала, на кого работаю, его интересовали только адресаты и коды, чтобы хоть как-то остановить распространение этой разрушительной для него информации.

— Ты даешь адресаты или мне тебя вниз отправлять?!

— Вы собираетесь меры принимать или так и будете из себя генерала ФСБ корчить? — вопросом на вопрос ответила я.

Шкуропатова затрясло. Он весь покрылся огромными красными пятнами, попробовал схватить телефонную трубку — выронил, нажал на пульте какую-то кнопку — не ту…

— Мищука… ко мне! — прохрипел он Камышину, и тот быстро вышел в приемную.

— Мищука к Федору Ивановичу! — крикнул он. — Срочно!

«Вот так! — сказала я себе. — А ты, дура, на что-то надеялась…»

Мищук оказался крупным мужчиной с жестоким бугристым лицом.

— Вниз! — указал на меня толстым пальцем Шкуропатов. — К Чумакову! Петр Сергеич, где вопросник?

— У меня, Федор Иванович…

— Ну так давай сюда, чего ждешь?!

— Вот он… — Камышин передал папку с вопросником Мищуку и внимательно посмотрел мне в глаза.

«Что, гнида, — мысленно сказала я ему. — С вопросничком работаешь? Сам ручки пачкать не любишь?»

Мищук жестко взял меня за локоть и вывел из кабинета. И я вдруг поняла, что означал «прощальный» взгляд Камышина — он оценивал, как быстро я сломаюсь.

Меня повели к лифту. Я вспомнила Олега Владимировича… Как он тогда сказал?

«Они выпотрошат тебя, как рыбу, вывернут наизнанку; они узнают даже то, с кем ты спала в первый раз…» И вдруг на ум пришел Хафиз: «Как он тогда выгнулся!.. Вот дура! О чем ты думаешь?! Тебя сейчас „потрошить“ начнут, а ты про Хафиза думаешь! Так, вспомни все, чему учили… Не поддавайся, главное — не поддавайся! А если у них уже есть то, новое средство?! Ладно, это я узнаю… что-что, а это я точно узнаю».

Лифт пошел вниз и через долгие секунды ожидания остановился. Дверь открылась, и передо мной появилась белая кафельная стена, ярко освещенная мертвым неоновым светом. В этот момент я пожалела, что не рискнула и не вернулась в магазин, чтобы взять того кавказца за руку и попросить: «Возьми меня и увези далеко-далеко — в Цагери!»

Меня вывели и повели по длинному коридору. Перед одной из множества бронированных дверей меня остановили, и Мищук нажал кнопку звонка. Через минуту дверь открылась, и я увидела худого невысокого мужчину в зеленом хирургическом халате и с марлевой повязкой на лице.

Он молча посмотрел на меня и отодвинулся.

Я вошла. Посреди комнаты стояло кресло, сразу напомнившее мне о стоматологии, только ремни на подлокотниках, как у Хафиза… Такой же, как в поликлинике, только не стеклянный, а металлический столик для шприцев и прочей дряни; такие же, направленные на кресло «юпитеры»…

— Присядьте, — пригласил меня врач.

Я подошла к креслу.

— Нет, не туда, — остановил меня врач. — На кушетку, пожалуйста.

Я пожала плечами и направилась к кушетке.

Сопровождавшие меня Мищук и второй такой же гориллообразный детина встали по краям двери, сложив руки перед собой. Врач присел на стул и углубился в изучение бумаг.

У двери зажегся зеленый огонек, и врач подошел к ней, посмотрел в глазок и открыл. Вошел молодой парень в хорошем костюме.

— Максимова? — спросил он. — Юлия Сергеевна?

«Следователь», — поняла я и хотела было кивнуть, но только усмехнулась. Этот парень сейчас был на «той стороне» баррикады. «Черт! Хороший у него костюм!»

— Я следователь управления Чумаков Иван Робертович, — и обратился уже не ко мне: — Все готово? Начинаем.

— У нее противопоказания, — тихо сказал врач.

— Что за… противо… показания? — удивился следователь. Похоже, он знал только слово «показания»… без всяких «противо».

— Сотрясение мозга.

— Шеф сказал…

— Я понимаю, что шеф сказал, но это — противопоказание к применению метода.

— Работайте! — жестко сказал следователь и кивнул «гориллам».

«Гориллы» подошли, и мне страшно захотелось выкинуть один из моих коронных номеров, но я удержалась. И только тогда, когда они взяли меня за руки, я поняла, что это надо делать! Когда от меня уже не останется ничего, кроме боли, слез и полного паралича воли, кроме открытого, доступного каждой дряни сознания, может быть, только это и будет меня хранить от окончательного поражения.