Сыворотка правды

Серова Марина Сергеевна

— Я тебя убью! — закричала я и кинулась догонять уворачивающегося от ударов Грома.

В Тарасов мы вернулись тихо. Чем ближе мы подъезжали к родному городу, тем мрачнее становился Гром. Мы оба понимали, что, выиграв отдельную схватку, я проиграла всю свою судьбу. А с какого-то момента и Гром фактически подписался под тем, чтобы ее разделить. В Таджикистане моя ценность как агента теперь была нулевой, моя подлинная фамилия, а врать я тогда не могла, известна и таджикским ментам, и таджикской контрразведке, а значит, и Камышину. Я могла

еще отмазаться перед любым таджикским или российским судом, приняв легенду совершенно случайной свидетельницы совершенно не касающихся меня событий… Я могла это сделать перед любым работником органов, но только не перед Камышиным. Даже всезнающий Гром уже ничего не мог поделать и просто молчал.

Я появилась в своем комитете, положила на стол Светлане Алексеевне справку из больницы, конечно, нашей, тарасовской, — Гром сделал, и прошла за свой стол.

Моя шефиня, похоже, совсем сломалась. Журналист Сережа старался, что называется, не за страх, а за «бабки», поливал противников своего подполковника грязью направо и налево и разошелся до такой степени, что Комитет солдатских матерей полным составом уже всерьез подумывал, а не подать ли на Сережину газету и на Сережу лично в суд.

— Что скажете, Юлия Сергеевна? — как к главному специалисту в судебных делах обратились ко мне.

— Подать в суд можно, — согласилась я. — Только надо понимать, что мы имеем дело не с Сережей, а со стоящими за ним соратниками подполковника Смирнова.

— Да кто такой этот Смирнов?! — возмутились наши женщины. — Всю жизнь в штабе просидел, штаны протирал, а теперь строит из себя народного защитника!

— В том-то все и дело, — печально усмехнулась я. — Будь он действительно честный боевой офицер, его в порошок стереть — раз плюнуть. А штаб — дело тонкое…

Через час я позвонила Сереже.

— Сереж, — сказала я в телефонную трубку. — Разговор есть.

— Какой? — сразу насторожился Сережа. — И кто вы такая?

— Юлия Сергеевна Максимова, юрисконсульт Комитета солдатских матерей.

— А-а… — совершенно хамским тоном протянул Сережа, и я сразу почувствовала, как он расслабился там, за своим редакционным столом, развалился и подмигивает своим девочкам-наборщицам. Мол, глядите, как я ее сейчас уделаю!

— Ты Мухе за квартиру уже все выплатил или счетчик еще натикал? — спросила я и сразу же поняла, что попала в десятку.

— Ап… А… — начал ловить воздух ртом Сережа — видно, он полагал, что в эту священную тайну в городе не посвящен никто.

— Жду тебя в 14.00 в кафе «Меридиан». Я подойду к тебе сама. Не придешь, тебе же хуже. Ты меня понял?

Сережа все еще ловил ртом воздух.

— Не слышу ответа. Ты меня понял?

— П-понял, — выдавил он, и я положила трубку.

Я нажала на самое больное его место. Оглашая мельчайшие подробности, вплоть до интимных, жизни своих жертв, сам Сережа смертельно боялся огласки некрасивых деталей своей жизни. Нормальная человеческая реакция.

Конечно же, Сережа пришел.

Я вошла в кафе и сразу же увидела его. Красивый, курчавый, но уже слегка лысоватый парень держал в руках свою газету. Я помнила этот номер — в нем была самая паскудная из всех статей, которые он написал.

Я села за столик. Сережа встрепенулся и, пытаясь сохранить достоинство, начал:

— Вы не имеете права! Вы же юрист! Я ничего не нарушил! А вы не должны…

Я бы сама не поверила, если бы не засекла время. Его монолог длился двадцать две минуты. Я просто молчала. Наконец он выдохся и вопросительно уставился на меня. Скорее всего он сейчас спросит что-то типа «Чего вы хотите?»

— Это ведь еще не все, — тихо сказала я. — Я по долгу службы в военкомат заглянула, дело твое подняла…

Сережа насторожился.

— Там до сих пор справочка лежит о твоей тяжелой болезни. И никто так и не знает, что она подложная — чтобы в армию не ходить…

— Она настоящая, — смутился Сережа.

— Да? — удивилась я. — Конечно, настоящая, если не знать, что Лев Абрамович в Израиль уехал на месяц раньше, чем эту справочку подписал.

Сережа густо покраснел.

— У меня на тебя еще кое-что есть, — добивала я Сережу. — Не думай, что только ты компромат можешь находить. Я сама тебя даже и трогать не буду, а вот тем людям, которых ты уже обидел, моя информация может очень понравиться.

Теперь наш разговор складывался совсем по-другому, а его монолог был короче. Его глодал страх. Сережа изо всех сил пытался сохранить достоинство, но все, что он сейчас выдал, было, по сути, актом капитуляции.

— Меня это устраивает, — кивнула я. — Только не забудь про личные извинения.

— Конечно, — обрадовался журналист. — Я к ней зайду.

Он явно не хотел извиняться в общественном месте и поэтому так быстро предложил сделать это в комитете.

— Так как твои дела с Мухой? — еще раз спросила я.

Сережа позеленел. Он думал, что с этим покончено.

— А… почему вас это интересует? — сглотнул он.

— Я задала вопрос, — жестко напомнила я.

Сейчас я его просто ломала. Он выглядел вполне для этого созревшим, ведь до меня большую работу в этом направлении уже проделал Муха.

— Неважно.

— Сколько должен?

— Восемьсот баксов.

— И что — не у кого занять?

— Я уже на квартиру и так занимал, у кого мог, — сглотнул слюну Сережа. — Теперь — все.

— Когда отдавать?

— Завтра вечером.

— Если поработаешь на меня лучше, чем на Смирнова, я тебе их дам. Двести заплачу за работу и шестьсот дам взаймы на два месяца.

— Что делать надо? — совсем упал духом Сережа. Я думаю, он сейчас представлял, как я предложу ему обмазать дерьмом, предположим, главного «кормильца» — Смирнова… Или, не к ночи будь сказано, самого губернатора…

— Мне нужна антивоенная статья хорошего московского уровня с предвыборным уклоном. Без расчета на то, что ее напечатают.