Т-щ Сталин и т-щ Тарле

Яковлев Лео

Расчет Тарле оказался правильным: несмотря на то, что речь в статье шла о зрелом, умном и эрудированном «вожде», Сталин ее публикацию не разрешил, но о Тарле действительно вспомнил. Прежде чем перейти к последствиям этой «акции» историка, хочу обратиться к советскому народному творчеству и привести здесь текст и мораль краткой прозаической басни, содержащей житейские рекомендации, призванные регламентировать жизнь и поведение простого советского человека. При этом прошу меня извинить за грубость формулировок (хотя говорят, что язык этих формулировок давно стал обиходным в детских учреждениях нашего времени):

«В районе полюса холода летел воробей и, не выдержав мороза, упал камнем на землю.

Вскоре прошла там корова

и уронила на замерзшего воробья свою лепешку.

От сохранившегося в этой лепешке тепла воробей ожил и чирикнул.

А в это время мимо пробегала кошка. Услыхав чириканье воробья, она вытащила его из лепешки и съела.

Мораль:

1. Не всякий тебе враг, кто тебя обосрет.

2. Не всякий тебе друг, кто тебя из говна вытащит.

3. Сидишь в говне, так не чирикай».

Тарле пренебрег этой народной мудростью и позволил себе «чирикнуть». Это «чириканье» стало началом последнего и не очень приятного для историка этапа его взаимоотношений с «вождем». Впрочем, всё относительно, пути Господни неисповедимы, и никому не дано знать, как сложилась бы его судьба, не попади в руки Сталина эта статья.

Итак, Сталин «вспомнил» о Тарле и, спустя немного времени, уже в следующем, 48-м, году поведал неким «заинтересованным лицам», какую мзду он хотел бы получить от историка в качестве благодарности за свое многолетнее доброе к нему отношение. Это должна была быть книга о трех нашествиях на Россию (в XVIII, XIX и XX веках), закончившихся разгромом агрессоров, и Сталин, таким образом, оказался бы в приличной компании с Петром Великим и М. Кутузовым.

Отметим, что при остром желании последние, панегирические, страницы неопубликованной «сталинской» статьи Тарле можно было истолковать как заявку на книгу о Великой Отечественной войне и об определяющей роли Сталина в победе России, и не исключено, что Тарле этими страницами сам спровоцировал «вождя» на такой опасный заказ: зачем статья, когда можно получить солидную книгу. Впрочем, батоно Лаврентий изначально не верил, что такая книга вообще возможна. Серго Берия вспоминает о разговоре с отцом в 30-х годах: когда он спросил его, почему чисто советские исторические книги так скучны, «он разразился смехом и позвал на помощь мою мать.

— Скажи, — продолжал он, смеясь, — что я должен ему ответить? Каким образом можем мы изобразить Иосифа Виссарионовича пером Тарле, описавшего Наполеона?»

Прав был Берия: это действительно оказалось невозможным, но сие выяснилось позднее.

Из первоначальной заявки Сталина неясно, имел ли «вождь» в виду одну большую книгу, где все будет собрано и его портрет займет свое законное место среди вышеназванных деятелей, либо это будет своего рода серия книг.

Приняв заказ (а не принять его, естественно, не было никакой возможности), Тарле воспользовался этой неясностью и сразу же истолковал его как поручение написать не одну книгу, а три капитальных тома — по одному на каждого агрессора в исторической последовательности. Не знаю, имелась ли у посредников обратная связь с главным Заказчиком, но взгляд Тарле на трехчастную структуру будущей работы каким-то образом утвердился. Правда, как потом в семейном кругу рассказывал Тарле, с самого начала посредники горячо советовали сразу взяться за третий том — о разгроме гитлеровской Германии, закончить его на радость «вождю» и спокойно заниматься остальными частями трилогии. В этих рекомендациях не было категорической настойчивости, и Тарле остался на своих позициях, убеждая оппонентов, что работа над «шведским» и «наполеоновским» томами поможет ему выявить новые яркие параллели к событиям 1941–1945 гг., хотя в своей «сталинской» статье он сам писал: «Сталин не очень любил (а вернее — вовсе не любил) исторические параллели: они, по его справедливому мнению, всегда рискованны» (скрытая цитата из беседы Сталина с Эмилем Людвигом).

Итак, Тарле стал работать над первым томом трилогии, который он назвал: «Северная война и шведское нашествие на Россию». Вторая часть этого длинного названия

была призвана напоминать о том, что выполняется сталинский заказ. Писалось легко, потому что материалов по петровской эпохе у него было много — остались от работы над темой «Русский флот и внешняя политика Петра I», которая легко вписывалась в историю шведского нашествия. Тарле, однако, растягивал удовольствие: за месяц-другой он изучил шведский язык (в 74 года!) и стал работать со скандинавскими источниками. Браться за третий том трилогии ему очень не хотелось, и он всячески оттягивал момент, когда даже формальных причин для задержки в выполнении этой части заказа у него больше не будет. Не могу сказать, на что он надеялся. Возможно, до него доходили слухи об ухудшении здоровья Сталина, который к этому времени перенес микроинсульт, возможно, он чувствовал, что и его собственная жизнь на исходе и нужно было как-то продержаться.

Вряд ли Сталин лично следил за тем, как Тарле выполняет его поручение. Не до того ему было в конце 40-х. Но холуи не дремали и вскоре дали о себе знать. Усиление грязной возни вокруг Тарле связано с возвышением Суслова в партийной иерархии того времени. Отличившись в деле подготовки 70-летия «вождя», этот деятель получил в свое ведение газету «Правда» и стал претендовать на место главного идеолога советской империи. О Суслове я всегда говорю и пишу весьма резко, но в этой моей резкости нет ничего личного, лишь констатация фактов, свидетельствующих о том, что этот индивидуум был законченным персонажем оруэлловского «Скотного двора». Лично же я высоко ценю Михаила Андреича и храню о нем самую добрую память. Думая о нем, я всегда вспоминаю слова «вечно живого» Ильича, сказанные им над гробом Свердлова: «Мы хороним пролетарского вождя, который более всех нас сделал для нашей победы». Цитирую по памяти, так как, в отличие от т. Суслова, картотеки ленинских цитат под рукой не имею. Так вот, т. Суслов с его любимой картотекой и есть для меня — «пролетарский вождь», который более всех прочих его соратников-геронтократов сделал полезного для краха империи Зла, а его молодые помощники — «филозопы» и «политики», перечислявшие потом в мемуарах свои «заслуги» в «смягчении идеологического давления», при жизни этого «гиганта советской мысли» как шаловливые дети лишь мешали «папеньке» сокрушать своими деяниями уродливый режим и продлевали его агонию.

Но возвратимся в печальной памяти 49-й год, когда Тарле начал ощущать организованное давление властей, мешавшее ему жить и работать. Эта ситуация довольно подробно описана в различных посвященных Тарле биографических очерках (см. например: И. Лосиевский. «Еще одно возвращение Наполеона Бонапарта», в книге: Е. В. Тарле. Наполеон. Талейран. — М.: Изографус-Эксмо, 2003. — С. 648–701). Поэтому здесь лишь конспективно будет изложена последовательность событий:

1949 г.

Грязная возня в Академии наук вокруг доклада Тарле на сессии, посвященной 240-летию Полтавской битвы, закончившаяся его письмом вице-президенту этого заведения В. П. Волгину, в котором он в интеллигентной форме посылал и Академию, и ее «сессию» к чертям собачьим.

* * *

Упоминание Тарле в постановлении Секретариата ЦК ВКП(б) «О недостатках в работе Института истории АН СССР» в числе критикуемых историков (секретарь ЦК — Суслов).

* * *

Приостановка выполнения издательского договора по «Северной войне».

Всё это происходит на фоне разворачивающейся чисто националистической акции по борьбе с «безродными космополитами», которую Тарле в частной переписке отнес к пакостям, не совместимым с элементарной порядочностью.

1950 г.

Полный отказ издательства от выполнения договорных обязательств по «Северной войне».

* * *

Тарле посылает Сталину рукопись «Северной войны». В сопроводительном письме Тарле пишет, что он хотел бы, чтобы Сталин познакомился с этой книгой «в неискаженном виде», так как издательство ее задерживает и портит «текст своими придирками». Кроме того, он высказывает опасение, что может не дожить до выполнения заказа «вождя» в полном объеме. «Но я хочу посвятить оставшееся мне время жизни этой попытке, — а мне уже 75 лет. Я буду торопиться…»