Т-щ Сталин и т-щ Тарле

Яковлев Лео

1952 г.

Статьи в журналах: «Вопросы истории», «Вопросы философии», «Новый мир», «Новое время» (3 статьи), «Военный вестник».

Статьи в газетах: «Труд», «Известия», «Пионерская правда», «Радянська Україна».

Зарубежные издания: «Нахимов» (Польша); «Крымская война» (2 тома, Румыния); «Почему Советский Союз борется за мир» (Австрия).

Шумиха вокруг сталинского заказа была неприятна, но она все же не таила смертельной опасности. Его интенсивная работа в прессе все эти годы и то, что ведущие издания страны всегда предоставляли ему место на своих страницах, свидетельствует о том, что никто его «закрывать» не собирался, а уменьшение количества публикаций в 1952 г. связано не с преследованиями, а с обострением старых болезней, в особенности диабета. Я общался с Тарле в эти годы и никакого страха, никакой растерянности в нем я не наблюдал: за ним оставались обе квартиры —

в Москве и Питере, ему были доступны любые кафедры, все гонорары, кроме гонорара за «Северную войну», поступали к нему исправно, и все обслуживание, положенное академику, он получал исправно. Он, как всегда, проводил часть времени в Питере, а в Москве через МИД ему была доступна любая мировая пресса. Вот почему воспоминаниям А. Борщаговского о посещении им Тарле, скорее всего в 1951 году, я не очень верю:

«Я нашел не уверенного в себе, ироничного человека, обладавшего особой духовной силой, что угадывалось в его классических трудах. Точнее сказать, всё достойнейшее было при нем, прорываясь наружу: острота ума, сарказм, широта взглядов, но истязали его тревоги, обиды на оскорбительные статьи… И семидесятипятилетний академик (Тарле отметил свое 75-летие в 1950 г. — Л.Я.), по уму и памяти вовсе не старик, то и дело возвращался к чинимой над ним несправедливости». Далее Борщаговский сообщает, что Тарле при нем сам себя вслух уговаривал, что Сталин ему обязательно поможет. В этом рассказе есть только часть правды: дом Тарле был открыт для гонимых режимом. Тарле никогда не боялся таких «меченых» принимать у себя и по возможности старался им помочь. В мемуарах Борщаговского всё поменялось местами. Получалось, что это он, здоровый, сильный и процветающий, а не выгнанный отовсюду, пришел к несчастному академику, а тот что-то лепечет ему в своем бессилии. Но я недаром привел тарлевский «ВВП» 1951 года, когда перед ним, как и годами раньше и годом позже, были открыты все печатные издания, откуда выгнали Борщаговского. И «статей»-то обидных была всего одна, а совсем уж неправдоподобное в «свидетельстве» театрального критика и драматурга — это разговор Тарле о Сталине, который у него ни с кем, тем более — с незнакомым человеком, не мог состояться никогда и ни при каких условиях.

Когда я впервые прочитал воспоминания Борщаговского, я поделился своими впечатлениями с ныне покойной Викторией Тарле (племянницей Е.В.), находившейся вблизи историка все эти годы. Вот строки из ее ответного письма:

«Никогда (подчеркнуто ею) Евгений Викторович не жил в страхе. Все эти люди, которые так пишут, судят по себе, вот и всё. Он был далек от всех этих страхов, настолько он был увлечен своей работой. Всё остальное скользило мимо него».

В это же время встречались с Тарле уже упоминавшийся Ю. Давыдов, Э. Радзинский, рассказавший о посещении Тарле в Москве в одной из своих автобиографических миниатюр «Поход к Наполеону», Л. Белозерская-Булгакова — автор опубликованных воспоминаний о Тарле, и никто из них не заметил, чтобы его «истязали тревоги»!

«По-моему, он вообще был не из трусливых», — говорится далее в письме Виктории Тарле, и это подтверждает его письмо С. Архангельскому — «черному» рецензенту диссертационной работы одной еврейки, которую измочалили в ВАКе. Тарле писал: «Я очень обрадовался, когда узнал, что работа на рецензию послана Вам, человеку, во-впервых, добросовестному, во-вторых, знающему, в-третьих, не запуганному, как заяц». Это письмо датировано 5 августа 1952 г. (!) и оно явно написано человеком, «не запуганным, как заяц» и которого не «истязали тревоги».

Трагическая для многих осень 1952 г. (тогда погиб Соломон Лозовский, с которым Тарле интенсивно сотрудничал во время войны) для Тарле была спокойной. Прекратил свои козни Суслик, углубившийся в подготовку речи Сталина на будущем XIX съезде партии. С заданием «вождя» он не справился. Сталин выбросил все подготовленные им заготовки и в декабре 1952 г. «при людях» заявил Суслику: «Если вы не хотите работать, то можете уйти со своего поста». Как было принято на Скотном Дворе, Суслик немедленно отрапортовал, что будет работать везде, куда партия пошлет. «Посмотрим», — мрачно сказал хозяин, но долго «смотреть» ему уже не пришлось: жизни-то оставалось с гулькин нос.

Тарле отдыхал от повышенного к себе внимания, когда грянул гром в виде ареста «убийц в белых халатах». Теперь-то Тарле был и встревожен, и расстроен, понимая, что ожидает арестованных и всю страну. По его мнению, в один день Сталин окончательно погубил свое реноме. Сохранилась запись свидетельства о датированном тринадцатым января 1953 года высказывании Тарле о Сталине:

«Зачем ему это понадобилось? Достигнуть такой славы и так испортить ее».

Этот «хадис» имеет свой «иснад»: известны, кто сказал, кто слушал и кому было

передано услышанное для записи.

Год спустя все относительно успокоилось. Даже Суслик временно сдал свои идеологические позиции и где-то затаился до лучших времен. И я спросил Тарле, кому из тандема «Ленин-Сталин» он отдает предпочтение как правителю России. Тарле, не задумываясь, ответил, что, конечно, Сталину, потому что на троне Ленин был игрок, а Сталин — работник. В слове «игрок» я не услышал осуждения. Это была всего лишь констатация факта. Я вспомнил азарт, охватывавший Тарле за шахматной доской, его неприятие «правильных» партий типа общеизвестной «испанской», его стремление к неизученным, рискованным ходам, заставлявшим меня — частого его соперника в этих партиях — задумываться, нет ли в них подвоха. И тогда я понял, что передо мной тоже сидит игрок, хотя и умеющий быть работником. Но прежде всего игрок — отважный и находчивый, потому что трус не может быть хорошим игроком. И тогда, 1954 году он, как игрок, был удовлетворен: он переиграл всех — и «вождя», и его сообщников. Он бы сыграл еще, уже с новыми игроками — игроки, достойные игры, всегда найдутся. Но уже не было у него ни сил, ни сроков, и ему, как и всякому смертному, предстояла последняя игра, заведомо проигранная. Оставалось лишь проиграть ее достойно, что он и исполнил.

По-разному оценивали роль и итоги двух «сталинских» десятилетий в долгой жизни Евгения Викторовича Тарле историки второй половины XX в. Писали, что Сталин его «сломал», что всё, что он написал после возвращения из ссылки, было «недостойно его ума и таланта» (помню эту фразу, но не помню ее автора. Впрочем, это не имеет значения, так как ее автор явно не был Маколеем, Мишле, Моммзеном или Ключевским). Эта фраза содержит в себе слишком явную попытку смешать Божий дар с яичницей. Тарле во все времена был публицистом, и таковым он оставался и после «академического дела». Публицист же партиен даже во времена, казалось бы, беспредельной свободы, когда он сам определяет, с кем ему по пути. И при внимательном прочтении статей и исторических очерков Тарле, опубликованных в 1900–1917 годах (до Октябрьского переворота), становится очевидным: в его текстах в той или иной степени отразились его симпатии сначала к кадетам, к которым принадлежали его учитель И. В. Лучицкий и друг Н. И. Кареев, а потом и к «умеренным» социал-демократам плехановского толка (в результате сближения с Г. В. Плехановым и его семьей). В тридцатые и позднейшие годы советская публицистика стала трафаретной. «Буржуазный историк» Тарле относился в то время к публицистам, которым было разрешено немного выходить за рамки шаблона, но недалеко. Поводок был коротким. Публицистика Тарле, затрагивающая в сталинские годы проблемы текущей политики, и была той самой «яичницей», неприглядность которой историк пытался хоть чуть-чуть скрасить своим «умом и талантом». Иногда это ему удавалось, особенно во время Второй мировой войны, когда он был в рядах тех, к кому прислушивались у нас и на Западе.

Иначе обстояло дело с историческими трудами. После возвращения из ссылки были созданы «Наполеон», «Талейран», «Нашествие Наполеона на Россию», «Крымская война», «Северная война», «Русский флот и внешняя политика Петра I», еще три книги, посвященные истории русского флота, блестящий исторический портрет адмирала П. С. Нахимова, ряд крупных очерков по истории дипломатии. Незавершенной осталась монументальная монография о внешней политике Екатерины Второй. «Профессиональные» российские историки по-разному относятся к этой части научного наследия Тарле. Иногда можно прочитать, что эти работы «устарели», что со времени их написания по затрагиваемой ими тематике в «научный оборот» введено множество новых данных. Существуют в этих кругах и «ниспровергатели»: сочиняя что-нибудь на вышеперечисленные темы, они «забывают» даже упомянуть труды Тарле, чтобы читатель понял, что не какой-нибудь «древний» и «ненаучный» Тарле, а именно они являются первопроходцами и обладателями исторической истины.

Но удивительное дело: к различным юбилеям и годовщинам, а часто и «просто так», сейчас, более чем через полвека после ухода Тарле из жизни, издатели по собственной инициативе обращаются к перечисленным выше его трудам, и каждый год XXI века отмечен появлением на книжном рынке очередного переиздания какой-нибудь из тарлевских книг! Ну а его «ученые» критики и создатели позднейших исторических «шедевров» на эти же темы вместе со своими «шедеврами» прямиком отправляются в область забвения.

И что греха таить: все перечисленные книги могли быть написаны и прийти к людям только благодаря тому, что в 1934–1953 годы Тарле находился под личной опекой И. В. Сталина, создавшего ему, «чужому» по определению человеку и ученому, все необходимые условия для работы и оградившего его от посягательств своры беснующихся «партийных» псов на его благополучие и жизнь. Меня не очень радует такое резюме, но отрицать его не могу — истина дороже.