Та еще семейка
Шрифт:
— Я, пожалуй, здесь не останусь, скроюсь в Москву, — суетливо проговорил Стефан Георгиевич. — У меня есть гнездышко в одном доме. Вот туда и доставите товар в случае успеха. А в случае неуспеха… Не будем об этом говорить! — Парамиди с воодушевлением стукнул себя кулаком по колену.
К вечеру Илляшевская коротко остригла волосы и натянула на голову русый, неряшливо-вихрастый мужской парик. Также к ее лицу была прилажена небольшая бородка, приклеены усы, а по щекам с помощью грима создана запойная небритость. Лицо стало другого
— Все убедительно, — ехидно произнес охранник Рустем, смуглый красавец с университетским образованием. — Но ваши огненные глаза, мадам, выдают вас при близком рассмотрении.
— Ничего, припудрю веки, и сойдет. Можно нацепить очки сельского счетовода. Говорить придется охрипшим басом. Вот так вот: кха-кха!
Бывшая директриса превратилась в здоровенного мужика. Широченное и длинное потрепанное пальто с поднятым воротником, старый вязаный шарф, рукавицы деревенские и разлапистая с большим козырьком кепара. Очки с круглыми мутноватыми стеклышками тоже нашли.
— Вполне, — поглядев на себя в зеркало, гордо провозгласила Марина Петровна. — Поехали.
Рустем и другой статный гвардеец, Артем, облачились в абстрактно-спортивные куртки и натянули черные трикотажные шапочки. Все забрались на сиденья неприглядной «Нивы» и пустились в путь, руководствуясь указаниями Илляшевской. Прибыв в район станции Барыбино, компания почти всю дорогу пребывала в молчании, не считая коротких реплик, корректирующих маршрут. Только однажды Марина Петровна сказала Рустему:
— Забыла уточнить у Стефана Георгиевича, куда мы должны приехать после нашего мероприятия. Это в каком районе Москвы? Далеко от МКАДа? Интересно, сколько понадобится времени?
Рустем пожал плечами:
— Это близко от МКАДа, в Строгино. Сразу заезжаешь на большую улицу, видишь торговый центр «Троицкий». А за торговым центром, в переулке, между обычными многоэтажками небольшой элитный дом. Он окружен железной оградой. Машины стоят прямо под окнами. Вот и все. Вход один, этаж…
Услышав, как спокойно и подробно телохранитель Парамиди продиктовал ей московский адрес шефа (трижды зашифрованного космополитического магната), Илляшевская взволновалась. «Рустем нагло морочит голову, лепит отъявленную дезинформацию. — подумала она. — Или он стопроцентно ей доверяет?» (В этом она очень сомневалась.) Скорее всего, дорогостоящие наемники Парамиди твердо знали, что они в любом случае привезут ее, живую или мертвую, в лапы хозяина. Поэтому не считали нужным осторожничать, уклоняться от прямого ответа. «Скверно», — заключила для себя Илляшевская.
Уже поздно, около двенадцати ночи, в одном из подмосковных сел «Нива» тормознула вблизи высокого забора. Илляшевская нажала кнопку звонка. Хрипло залаяла собака, в голосе ее слышалась голодная злоба. Долго никто не отзывался. Потом осипший со сна мужик, пришмурыгав, наверное, в разбитых кирзачах, спросил за калиткой:
— Чего надо?
— Евдокию Мелентьевну позови. Скажи, Марина Петровна спрашивает.
— Не знаю я, где старуха. Может, дрыхнет.
— Тебе сказали: быстро позови Мелентьевну и не рассуждай, ну!
— Не нукай, не запрягла… Нашлась тут, да я…
— Сейчас калитку выбью, — присоединился к Илляшевской Рустем, — и фарш из тебя сделаю, придурок. Бегом выполняй, что тебе сказали!
— Собаку спущу с цепи… — перетрусившим голосом пытался пререкаться мужик.
— Я тебя вместе с твоей собакой зажарю на костре, если через минуту не приведешь кого надо, — начиная свирепеть, пообещал Рустем.
Разбитые кирзачи, вернее, их звуковой образ, пошмурыгали обратно к дому. Через несколько минут торопливые шаги совместно с хлопотливым бормотанием приблизились, и калитка открылась. Мелентьевна в серой вязаной шали удивленно таращила глаза.
— Кто это, не пойму…
— Это я, Мелентьевна, здравствуй. Ну да, борода, усы приклеены, парик, кепка… Не узнаешь никак?
— Ба-а-тюшки! Марина Петровна, миленькая, золотце, как же это вы… О-осподи! Ведь я и не знала, что вас уже выпустили… — Мелентьевна захныкала, раза два всплеснула руками и приникла символическим поцелуем «к плечику» бывшей хозяйки, как дворовая крепостная нянюшка. — А я все думаю, думаю — где же там наша Марина Петровна? Где она, сердешная наша?..
— Выпустили, выпустили меня, — прервала женщину Илляшевская. — Потом поговорим. Сейчас пройдем на крыльцо. Дело есть.
— Марина Петровна, я с вами, — вмешался Рустем. — Мне приказано находиться при вашей особе.
— Куда я от тебя денусь, красавец мой, — засмеялась экс-директриса. — Да ты мне скоро нужен будешь, как воин-телохранитель. Но, понимаешь ли, — она перешла на шепот, придвинувшись к уху парамидиевского охранника, — при постороннем старуха может замкнуться и чего-то важное недосказать, понял? Так что погуляй тут вблизи, а я поднимусь с ней на крыльцо. Потолкую. Мне нужно ее расколоть, проработать…
— Но все-таки, — нахмурился Рустем, — вдруг что-нибудь…
— Из этой избы нет тайного хода в римские катакомбы и нет тоннеля до Кремля, не бойся. Я не буду заходить в дом, поговорю на крыльце. Это устроит? И вообще, мы через пару часов должны будем совместно провернуть важное, рискованное мероприятие… И вдруг такое недоверие, такая мелочная опека. Что такое!
— Хорошо, договаривайтесь. Я погуляю, — согласился наконец Рустем. — Только пойду застрелю того урода и его собаку, чтобы она заткнулась… (Собака действительно производила слишком много шума: с неистовым лаем рвалась с цепи.)
— Не вздумай, Рустем, притихни на время. Мелентьевна! Собаку надо бы угомонить. К чему нам такой гвалт ночью?
— Мишка! — обернувшись в сторону избы, крикнула бывшая костюмерша филиала. — Убери Шарика!
Собака вскоре умолкла, и Марина Петровна поднялась с Мелентьевной на крыльцо.
— Слушай внимательно, — тихо сказала Илляшевская, стягивая с лица бутафорскую бородку для облегчения речи. — У тебя, по моему приказанию, были спрятаны запасные ключи от всех комнат и коридоров. И от чердака. Они на месте?