"Та самая Аннушка". Часть вторая: "Это ничего не значит"
Шрифт:
— Языковая база несовершенна, — ответил голос равнодушно. — Возможна дискоммуникация.
— Ты что ещё за хрень? — спросила Аннушка.
— Я грём, — ответило ей нечто в стенах.
— Компьютер, что ли?
— Я грём!
— Понятнее не стало. Почему, как ни встретишь искусственный интеллект, он всегда долбанутый какой-то? Ну, кроме Алины, конечно. Алинка — прелесть.
— Я грём! — повторил голос.
Мне показалось, слегка обиженно.
— Знакомое какое-то слово, — обратился я к Аннушке, — где я его мог слышать недавно?
— От Кройчека,
— Ожидайте, — сказал голос. — Запланировано изменение формата коммуникации.
— И что, даже чаю не предложишь, дурень железный? — спросил я.
— А лучше водочки, — добавила Донка.
— Ожидайте!
Мы ожидали полчаса. А потом дверь открылась, и в помещение вошёл лысый морщинистый старикашка, выглядящий по возрасту Донкиным дедушкой, но ростом ей по подмышку.
— Привет, — сказал я, — ты кто?
— Я… — старик почесал лысину, как бы будучи не уверен в ответе. — Я человек грём. Грёмлёнг.
— А зовут-то тебя как?
— Не помню, — признался он. — Давно меня никто не звал. Некому. Остались только я и Великий Грём.
— Я грём! — прозвучало из стены.
— Правда, что вы видели других грёмлёнг? — спросил дед.
— Лично я только парочку, — признался я, — механика с дочкой.
— С дочкой? — вздохнул старик. — Значит, наш народ не пресёкся?
— Да я тебя умоляю, — перебила меня Аннушка, — до чёрта ваших везде. По всей Дороге сервисы держат. Лучшие механики, как ни крути, технику жопой чуют. Только электронику если чинить, то не к ним, не любят. Особенно компьютеры. Говорят, «дурной грём». Поэтому на Терминале один Кройчек, он не такой догматик, как их старейшины.
— Ты видела наших старейшин?
— Ну, так, издали. Мне до них дела не было, я машину починить заскакивала. Местами ваших много собралось. Живут неплохо. Разве что женятся по большей части среди своих же, поэтому мелкота такая.
— Я грём! — снова объявил голос в стене.
— Он другие слова знает? — поинтересовался я.
— Я знаю все слова всех языков! — ответствовала стена. — Которые есть в базе.
— Чего ему от нас надо-то? — спросила Аннушка деда.
— Разве его поймёшь? — вздохнул тот. — Дурной же.
— Я задержал вас ради коммуникации, — заявил голос. — Вам будет вменено в обязанность исполнение.
— Прям вменено? — удивилась девушка.
— Вменено. Поручено. Надлежит. Обязует. Предписывает.
— Вот же тупая железяка…
— Нет, — помотал лысой головой старик, — он так-то хитрый. Просто разговаривать отвык, база старая, битая. Поэтому меня позвал. Я ваш язык знаю, пошатался в молодости. Потом, вишь, занесло сдуру на родину… Проклятое любопытство! Тут и сдохну теперь, похоже.
— Грём мудр! — сообщила стена. — Грём спроектировал ловушку.
— Угу, гордись теперь, — мрачно сказала Аннушка. — И зачем ты это сделал?
— Грём имеет цель! Скажи им, грёмлёнг!
— Серьёзно? — старик повернулся к стене. — Так ты ради этого их поймал?
— Грём имеет цель! Грём имеет средства! Грём имеет план!
— План? — внезапно заинтересовалась происходящим Доночка. — Какой план? Я бы сейчас курнула, раз водочки нет…
— Да что ему надо-то? — Анушка обращается к деду, показательно игнорируя говорящую стенку.
— Хочет вернуть грёмлёнг. Наши разбежались по всему Мультиверсуму, и везде чужие. А он, значит, домой зовёт.
— А от чего разбежались?
— Да от него же и свалили. Достал неимоверно всех.
— Я грём!
— Да завали ты уже, — махнул на него трясущейся рукой старик, — сил моих нет тебя слушать…
Последний автохтон поведал нам, что во времена оны, когда даже этот древний дед ещё не родился, талантливый народ грёмлёнг, ведомый техническим энтузиазмом, слегонца перестарался. Постоянно усложняя и совершенствуя технику, дошли до «умной» её ипостаси, но на этом не остановились, потому что не умели. Как останавливаться, если совершенство пока не достигнуто? В общем, в какой-то момент появился грём. Не то его создали специально, не то он самозародился от сложности — этого уже никто не помнит. Ещё какие-то прапрадеды старика свалили из родного среза, чтобы не возвращаться, потому что всё у них стало грём. Раньше этим словом называли любую технику, но после исхода появился термин «дурной грём» — и это было про него.
— Я ему талдычу, что хрен к нему кто вернётся, — сказал безнадёжно старик, — но он не слушает, конечно. Дурной.
— Грём мудр! — не согласилась стена.
— Не знаю, что он там наворотил с предками, но драпали они отсюда бегом и потомкам завещали «дурного грёма» не касаться. Так что дело безнадёжное. Я бы и сам свалил, но не могу. Не умею, да и поздно уже, старый совсем.
— А как тебя сюда занесло-то?
Оказалось, что нынешний дед, будучи в годах ещё молодых, раздобыл как-то маршрут до Родины. Он описывал процесс обретения оного так уклончиво, что я сразу предположил, что где-то спёр. Ведомый любопытством, а более того — желанием наживы, он решил посетить покинутую альма-матер с целью проверить, не осталось ли там пригодных к реализации материальных ценностей.
— Я думал, — вздохнул он, — брешут старики-то про дурной грём. Пугают.
Не будучи сам «человеком фрактала» — среди грёмлёнг такие редкость, — он нанял какого-то глойти, пообещав ему долю в добыче, и отправился по родным местам. Где и попался.
— Глойти-то он сразу грохнул, — пожаловался дед.
— Образец был утрачен в результате исследовательской работы, — не согласилась стена, — требовались данные по изучению феномена взаимодействия со структурами фрактала.
— Угу, для этого ты и разобрал его на органы!