"Та самая Аннушка", третий том, часть первая: "Гонка за временем"
Шрифт:
— Хочу тебя нарисовать, можно?
— Э… блин… не знаю, что и сказать. Неожиданный поворот, меня никто никогда не рисовал. Не голой, надеюсь? Я хреново выгляжу голой.
— Нет. Просто портрет. Лицо интересное.
— Ну… как бы с меня не убудет же, да?
— Нет, — рассмеялась белокурая девчонка, — наоборот.
* * *
— Один дисруптор рисует другого, — задумчиво прокомментировала
— Я доверяю Нагме, — ответил медик. — У неё чутьё на правильные вещи. И если она захотела, то так тому и быть. «Аллах смотрит моими глазами», и кто мы такие, чтобы с ним спорить? Не бойся, она и не такие штуки проделывала.
— Я помню. Потому и боюсь. Но вам с дочкой, наверное, виднее, а нам пора. Только моих синих глаз тут не хватало, ваш срез и так бесперечь таращит.
Мы распрощались, получили от Анахиты пакет домашней еды в дорогу и отбыли. Сашка, воспользовавшись тем, что заднее сиденье снова безраздельно принадлежит ей, завалилась там с книжкой, а я спросил у Аннушки:
— Почему дети твоего приятеля Калеба растут у этого лепилы? Почему он связан с Лейхеротом? Как вышло, что он знаком с Костлявой? Почему тот, кого мы нанимали охранять Терминал, оказался его бывшим командиром? Разве бывают такие совпадения? Я что-то уже совсем ничего не понимаю.
— Это называется «принцип веретена», пап, — ответила мне внезапно Сашка. — В мелефитских книжках об этом написано.
— Мелефиты пряли шерсть? — удивился я.
— Нет, вроде бы.
— Тогда откуда у них веретёна?
— Это… как бы тебе объяснить… мелефитские книги так многомерны, что отчасти читают читателя. Каждый прочитает книгу по-своему. Там нет веретена в прямом смысле слова, мелефитские книги вообще нельзя перевести, даже приблизительно, только понять, пропустив сквозь себя. Это «принцип веретена», потому что ты знаешь, что такое веретено.
— А ты?
— Я тоже, но это не обязательно.
— И что там на самом деле вместо «веретена»?
— Нет, пап, ты не понял. Это вообще совсем не так устроено. Мелефитские книги — это фрактал из текста. Все книги вместе — один фрактал, но, как и положено фракталам, любая книга, являясь частью фрактала, одновременно содержит его в себе весь.
— Э… Как что-то может содержать в себе то, частью чего является? Это словно я сидел бы у себя в кармане!
— Да, пап, почти так! — рассмеялась Сашка. — Ну вот, представь, вот мы едем по дороге этого среза…
«Чёрт» как раз летит по пыльному шоссе между холмов. Вечереет, в свете фар мелькают столбы.
— Тут есть Луна, видишь?
— Вижу.
— А днём Солнце. Сейчас стемнеет, и будут звёзды, — то есть целая Вселенная, которая как бы бесконечная, да?
— В школе говорили что-то в этом духе, — подтвердил я.
— Потом мы выскочим на Дорогу, снова выйдем на зигзаг и окажемся в другом срезе, верно?
— Надеюсь, что так.
— И там тоже будет Луна, Солнце, звёзды — бесконечная Вселенная! Все они бесконечны, но как-то помещаются в одном Мультиверсуме.
— Никогда не понимал, как это работает, — признался я.
— Это фрактал, пап. Каждый мельчайший
— Ладно, — сдался я, — ничего не понял, но пусть так. Так что там с веретеном, которое не веретено?
— Смотри, бывает так, что человек, что-то делая, зацепляет какую-то важную нить Мироздания. И, вращаясь, как веретено, — мы все как бы такие вращающиеся веретёнца, прядущие нити Фрактала, — наматывает её на себя. Она тянет за собой другие нити, и вот уже человек вместо одной тоненькой нитки своей жизни, незаметно вплетающейся в общее полотно, начинает собирать за собой жгут из уплотняющихся событий. Чем больше он их тянет, тем больше их становится, и вот они захлёстываются с нитями других веретён, которые начинают притягиваться друг к другу, и получается…
— Прядильный станок, — перебил я. — Понятное дело. Дальше луддиты, затем профсоюзы, потом промышленная революция и капитализм. То есть этот вот Док, у которого мы были, он такое типа суперверетено, которое много на себя намотало?
— Типа того, — подтвердила Сашка. — И мама тоже. А Лейхерот уже просто мегаверетёнище! Вот их нити и перехлёстываются всё время, сводя их вместе.
— И чем всё кончается? — заинтересовался я.
— Не знаю, пап, — вздохнула Сашка. — Я слишком мало пока прочитала.
— Но разве одна книга не содержит в себе весь фрактал?
— Да, но у меня не хватает опыта, чтобы его разглядеть… Мне нужны ещё книги!
* * *
Аннушкин дом на берегу сурового моря всё так же прекрасен. Будь у меня бесконечная жизнь и бездонный кошелёк, построил бы себе такой же, но этот всё равно лучше, в нём есть Аннушка. В прошлый раз мы здесь были не так давно, но кажется, что вечность назад. Есть возможность сравнить, и сейчас всё намного лучше, потому что мы вместе, и появилась робкая надежда на то, что это надолго. В тот раз я был случайным попутчиком, наши пути могли разойтись в любой момент. Теперь мы почти семейная пара с почти нашим почти ребёнком. Многовато «почти»? Да. Но надо же с чего-то начинать? Может быть, однажды все «почти» в этой фразе исчезнут, мы станем настоящей нормальной семьёй с настоящим собственным ребёнком. Хотя, что значит «настоящим собственным»? Вон, у Дока есть приёмные, и его это вроде не парит вообще. Причём, наша Сашка на их фоне даже не самый сложный случай.
— Слушай, — спросил я, — а у того медика, ну, Дока, у него вообще свои дети есть? Или все левые?
— Без понятия, извини. Мы не друзья с ним, просто жизнь свела пару раз. Старшая дочь и младший сын — дети Калеба и Анахиты. Чёрненькая Катя — не знаю, первый раз увидела, но, судя по возрасту, он её либо где-то прятал лет пять, либо тоже чужая. Наверное старший, Дмитрий, его. Он от первого брака. А что?
— Да ничего, просто интересно стало. А младший Калебовский — тоже дисруптор?