Табу и невинность

Смоляр Александр

Иными словами, предостережение об опасности трансформации самоограничивающейся контрреволюции в контрреволюцию tout court (в чистом виде) представляло собой с самого начала и по-прежнему представляет важный аргумент в продолжающихся переговорах власти с епископатом, интеллектуалами, западными правительствами, советниками «Солидарности».

С другой стороны, угроза перехода от такого движения сопротивления, которое само себя ограничивает, к тотальному движению является, помимо всего, еще и существенным элементом перманентной пробы сил. Предостерегает как от акций, предпринимаемых сознательно в ответ на действия или же бездействие властей, так и от спонтанных реакций общества. И поэтому предупреждает о готовности основной массы людей присоединиться к всеобщей забастовке и одновременно об опасности неконтролируемых взрывов, на которые будет способно отчаявшееся общество, если и хунта не пойдет на соответствующие уступки.

Аргументы,

применяемые обеими сторонами – и угрожающие распространением поля конфликта, – являются, разумеется, нормальным составным элементом любой конфронтации. Но те опасности, на которые они ссылаются, более чем реальны, и никто не вправе их игнорировать. Существует угроза того, что материальная деградация общества будет сочетаться с чувством унижения и с ненавистью к тем, кто отобрал завоеванные на столь короткий срок гражданские права, образуя в результате такого сочетания настоящий заряд взрывчатки. Реальной, наверно, является также опасность появления террористических групп отчаявшейся молодежи, не видящей для себя будущего как в официальной Польше, так и в умеренной подпольной Польше, которая не будет удовлетворять ее потребности в действиях и в однозначности выбираемых вариантов. Но верно также и другое – что те вещи, которые сегодня представляются невыносимыми, могут оказаться только увертюрой к еще более драматической ситуации; что атака против общества может трансформироваться в открытую войну против народа, целью которой станет наведение в Польше кладбищенского спокойствия и порядка.

Шансы на соглашение

Является ли сознание отсутствия какой-либо альтернативы для мирного сосуществования коммунистической власти и общества достаточным условием для того, чтобы примирение на самом деле стало реальным фактом? Насколько власть может быть сегодня заинтересована в поисках соглашения с обществом?

Не раз подчеркивалось, что правление посредством насилия в длительной перспективе является чрезвычайно дорогостоящим и не слишком безопасным. Единственно согласие, примирение, говорили знатоки, может обеспечить если не общественную поддержку, то, на худой конец, хотя бы позволение на правление коммунистов, готовность смириться с ним. Только тогда можно думать о создании институциональных рамок, гарантирующих Польской объединенной рабочей партии (ПОРП, то есть коммунистам) политический контроль над страной и соблюдение советских интересов, но одновременно обеспечивающих в меру бескризисное развитие страны.

Насколько подобные аргументы могут быть убедительными в глазах правящей клики? Думаю, многие из ее членов отдают себе отчет в том, что в такой стране, как Польша, сохранить советский строй на сколько-нибудь длительный срок невозможно. Впрочем, он везде переживает глубокий кризис. Но такую долговременную перспективу не удается легко переложить на сегодняшние интересы и поведение власти. Ведь сегодня ее в первую голову интересует обеспечение условий безопасности для себя, полный контроль над ситуацией, уничтожение всяких центров независимой политической и общественной инициативы – одним словом, пацификация, то есть насильственное умиротворение, усмирение страны. И никакие призывы представителей независимого общественного мнения или даже партийных либералов не могут победить близорукость правящей камарильи – достойную сожаления, но вместе с тем рациональную с точки зрения защиты ее интересов.

Даже драматически формулируемые предостережения о том, что ненависть и отчаяние общества могут стать деструктивной силой огромной мощи, обладают в глазах правителей ограниченной ценностью. Ибо ведь ответить на них можно двояко. Во-первых, и это доказал уже Токвиль, авторитарное правительство создает наиболее опасную для себя ситуацию в тех случаях, когда оно пытается ослабить контроль, реформироваться. Накопившееся чувство обиды, ожидание перемен, которое невозможно удовлетворить, умеренные уступки – все это создает мощный взрывной заряд. Во-вторых, испытания Декабря’81 и предшествующий опыт показывают, что сильная, решительная и готовая на все власть всегда в состоянии локализовать взрывы, а следовательно и ограничить если не число жертв, то хотя бы угрозу для системы своего правления.

Какую ценность имеют утверждения тех, кто в общественном примирении видит всего лишь средство, позволяющее преодолеть существующий кризис?

Часто говорится, что военное положение вызвало ухудшение хозяйственно-экономической ситуации Польши. Санкции, примененные Западом после 13 декабря, лишили экономику серьезных финансовых средств, приведя к резкому ограничению импорта, что, в свою очередь, отразилось на объемах производства и повлияло на дальнейшее снижение экспортных возможностей. Многие доказывают, кроме того, что военное положение стало напрямую или косвенно источником ощутимого ослабления воли наших людей трудиться – то ли потому, что они применяют принцип «улитки» – пассивного сопротивления через ограничение производительности, – то ли потому, что насилие отвращает людей от работы, лишает ее смысла и радости творчества.

С

точки зрения властей приведенные оценки отнюдь не являются бесспорными и лишь в небольшой степени свидетельствуют в пользу компромисса. Да и вообще, действительно ли власти могут рассчитывать на массированную помощь Запада, если они предпримут попытку найти согласие с обществом? Это весьма сомнительно. Уже перед Декабрем, когда Польша отчаянно нуждалась в западной помощи и когда – казалось бы – Запад должен был выказывать особую заинтересованность в уменьшении тех проявлений напряженности, которые возникали в Польше на фоне экономической ситуации, никакой существенной помощи польские власти не дождались. Здесь играли роль многие факторы: огромные, трудно поддающиеся удовлетворению потребности Польши, отсутствие у страны сколько-нибудь увязанного и продуманного плана по выходу из кризиса, бюджетные трудности западных правительств, конкуренция на финансовых рынках со стороны других государств и, наконец, близорукость – если не прямое отсутствие доброй воли – со стороны западных государств (об амбивалентности тогдашней политики Запада писали в «Анексе» Пьер Хасснер и Тимоти Гартон Эш [29] ). Как это ни парадоксально, но сегодня атмосфера для Польши более благоприятна. Если бы произошел возврат к ситуации перед 13 декабря, то можно было бы надеяться на массовую, беспрецедентную мобилизацию Запада ради спасения польской экономики. Однако же если мы бы имели дело только с частичными уступками, то было бы трудно ожидать слишком многого.

29

Хотя они оба не очень известны большинству читателей и потому, казалось бы, заслуживают отдельного примечания (тем более что их в этой книге немало), при подготовке перевода данного сборника эссе было решено сопровождать примечаниями, как правило, только те реалии, события и тех лиц, которые имеют отношение к Польше, поскольку доступ к информации о них на русском языке обычно затруднен, чего нельзя сказать о западных персонах или фактах – уже хотя бы потому, что английский язык знают у нас гораздо лучше польского.

Несомненно, дело дошло бы до откладывания сроков платежей по долгам, но это, возможно, удастся и сегодняшнему Ярузельскому; вполне правдоподобна и возможность получения новых кредитов, но далеко не по меркам польских проблем.

В отечественной публицистике, как официальной, так и независимой, часто преувеличивают, хотя и по разным причинам, масштабы, весомость и политическое значение санкций президента Рейгана против Москвы и Варшавы. Не хочется говорить, что эти санкции имеют в значительной степени символический характер и не охватывают того единственно эффективного экономического оружия, которым располагают Соединенные Штаты, а именно зернового эмбарго. Важнее здесь факт, что Польша является лишь одной из карт в той игре – попытке глобального пересмотра договоренностей о структуре и соотношении сил между Вашингтоном и Москвой, которую предпринимает сегодняшняя американская администрация. Посему завтра может оказаться, что президент США отменяет санкции, признавая тот прогресс на пути либерализации, которого достиг генерал Ярузельский, вполне удовлетворительным.

Всерьез подвергаются переоценке и возможности улучшения экономической ситуации Польши в результате достижения национального примирения. Какой процент падения национального дохода следует приписать стратегии «улитки»? На мой взгляд, ничтожный, из чего, естественно, отнюдь не вытекает, что рабочие поддерживают Ярузельского. Попросту дезорганизация экономики, углубляемая сержантско-капральскими методами управления со стороны [назначенных властями сразу после Декабря] военных комиссаров, многочисленные нехватки сырья, материалов и запчастей, распад транспортной сети достаточны для объяснения серьезного спада производства. Там, где связи с заграницей слабее, где контроль легче, а организация проще – как в добывающей промышленности, – военное положение позволило достигнуть результатов, которыми власти хвастают.

Наверняка воля и мобилизация всего народа могли бы существенно повлиять на экономическую ситуацию. Но может ли компромисс с ненавистной властью служить источником энтузиазма?

Официальная риторика, которая еще интенсивнее, чем перед Декабрем, провозглашает лозунг национального согласия, кажется противоречащей утверждению о незаинтересованности властей в самой идее примирения. Простейший ответ велит видеть в пропаганде один из существенных инструментов для нормализации дел в стране. Поддерживая как можно дольше неуверенность по поводу своих намерений, оставляя шансы на будущее вроде бы на первый взгляд открытыми, власть хочет шаг за шагом отнимать у народа надежду, силу и волю к сопротивлению. Манифестируемая ею официально воля к заключению мира с обществом представляет собой необходимое условие для успеха этой операции. Каждый акт конфискации очередной крупицы свободы требует от власти еще более усердных и высокопарных деклараций в пользу согласия и примирения.