Таежный бурелом
Шрифт:
Вера уже дожидалась приема. Она была встревожена вызовом к Мицубиси. Последнее время в кругах контрразведчиков угадывалось напряжение и нервозность. Благодушие первых дней оккупации проходило. Два офицера-контрразведчика за что-то были преданы военно-полевому суду. Михельсон и его помощники зорко наблюдали за людьми. Вера знала, что заведены картотеки на всех сотрудников, где день за днем записывался каждый шаг работника контрразведки.
Мицубиси встретил Веру подчеркнуто приветливо. Он провел рукой по лицу, словно отгоняя мрачное настроение, пошел навстречу.
Вера опустилась в низкое кресло, стоявшее
Молчание длилось минуту. Так было принято в японском обществе при встрече с друзьями или близкими людьми.
— Может быть, вы были заняты? — осведомился Мицубиси.
— Да, Мицубиси-сан, работы очень много.
— Расскажите, чем вы были заняты последнее время.
Выслушав ее отчет, маркиз попросил:
— А теперь о себе расскажите.
— Что же рассказать? — улыбнулась Вера. — Вам все обо мне известно… — Вера задумалась.
— О чем думаете? — неожиданно спросил Мицубиси, снимая очки.
Вера пожала плечами, заговорила:
— Глядите, как красив закат на море. Вспомните вершину Фудзи, удар колокола над Митцури и стаю журавлей… Я скучаю по Токио… Яхта режет волну, и белый парус полощется по ветру…
— Следует записать сказанное вами, — рассыпался в любезности Мицубиси и пригласил девушку к столу.
В миниатюрных тарелочках из сатсумского фарфора лежали ски-яки [27] , темпура [28] и суси [29] . Стояло бенти — маленькая позолоченная мисочка со спаржей.
27
Ски-яки — мясное блюдо (япон.).
28
Темпура — блюдо из рыбы и печеных овощей (япон.).
29
Суси — блюдо из вареного риса с рыбой (япон.).
— Не боги, а люди создают радости в жизни, — весело отметил маркиз. — За нашу дружбу, Вера-сан!
Маркиз поднял чашечку с горячей сакэ.
Со сдержанной улыбкой Вера прочитала в ответ стихи:
Как правильны слова Великого мудреца Давно прошедших дней, Который называл сакэ Мудростью…Глаза Мицубиси заискрились. Вместо допроса получалась непринужденная светская беседа. И маркиза это не смутило. Он продолжал говорить любезности.
— Мне пора! За меня никто не будет работать, — неожиданно спохватилась Вера.
Если мне суждено Стать чем-нибудь другим, Кроме человека, Я хотел бы стать Кувшиномпродекламировал маркиз.
Вера натянула перчатки, надела шляпу.
— Не сердитесь, Вера-сан, что задержал вас. Холодный рис, говорит наш народ, и холодный чай терпимы, но холодное слово невыносимо.
— Что вы, Мицубиси-сан? Мне у вас понравилось.
— Вы любите цветы?
— Очень.
— Посмотрите на мой сад.
Они вышли через стеклянную дверь. Вечнозеленые мимозы полукольцом охватывали посыпанную песком площадку. Цвели олеандры, дорогие и редкие в этих краях японские камелии и рододендроны.
— Мы, японцы, — хранители цветочной культуры, — говорил Мицубиси, переходя от клумбы к клумбе. — Вот этот очень редкий вид рододендронов доставлен с южных берегов Нанбу-Шоте. А этот кактус найден мной в глухом ущелье Редфильдовых скал. Кажется, это единственный экземпляр из той породы кактусов, которые цветут круглый год.
Вера протянула руку, чтобы тронуть мясистый стебель кактуса, усеянный чешуевидными листьями.
— Осторожно, — отводя ее руку, предупредил маркиз, — цветы ядовиты.
Они подошли к клумбе, обложенной розовым мрамором. В голубоватом сиянии, льющемся из растворенной двери, сверкали шары хризантем.
Вера оправила прическу, проговорила:
— Хризантема — любимый цветок в Японии. Она украшает скромные садики и большие нарядные парки моей второй родины. Я люблю хризантему. Она не боится ни морозов, ни других невзгод.
— Вы патриотка? — неожиданно спросил маркиз.
— Я люблю прежнюю, патриархальную Россию, люблю русских людей. Поэтому я и пошла к вам работать.
Мицубиси широко взмахнул рукой.
— Для России настанут лучшие времена. В содружестве с Японией ее будущее обеспечено. Вместо хищного двуглавого орла на русских знаменах скоро будет красоваться хризантема…
В этот вечер маркиз на автомобиле привез Веру домой. Они постояли несколько минут у ворот, разговаривая по-японски.
Хмурым взглядом проводил Кузьмич элегантно одетого японца и автомобиль под японским флагом. На приветствие Веры не ответил, отвернулся. Озабоченная поведением старого моряка, Вера прошла в столовую.
Они заканчивали ужин, когда в комнату вошел Кузьмич. Он был в старом морском бушлате. На его лице отражалась непреклонная решимость.
— Разрешите доложить, ваше превосходительство, — Кузьмич приложил руку к обветшалой бескозырке.
— Что с тобой, Кузьмич? — удивленно спросила Агния Ильинична.
— Негоже мне, русскому моряку, под чужим флагом крейсировать, — твердо ответил Кузьмич.
На щеках Веры проступили красные пятна.
— Кузьмич, родной мой!
Старый моряк топнул единственной ногой.
— Сами знаете, привык я жить открыто. Стар я душой кривить. Напрямик скажу, не дело дочери русского офицера холуйничать.
Вера вконец растерялась. Ее пальцы нервно перебирали пуговицы кофточки. Агния Ильинична не знала, что сказать разгневанному моряку.
— Нам не на что жить, — наконец глухо уронила она, прикрывая ладонью побледневшее лицо.
Глаза Кузьмича на мгновенье подобрели.
— Что ж молчали, кое-чем мог бы я помочь, есть сбережения на похороны…
— Господи! — невольно вырвалось из груди Веры.