Таинственная незнакомка
Шрифт:
— Но переговоры велись с соблюдением строжайшей секретности. Хильда, как вы о них узнали?
— Частично в переговорах принимал участие представитель Риббентропа. Но это я знаю неточно.
— Мне удалось заглянуть в протокол.
— Отлично, Удо. Я слушаю.
— Не знаю, иногда у меня такое чувство, что вы прекрасно обошлись бы и без моих сведений!
— Вы требуете для себя исключительного права? Но вы же не новичок. Только многочисленная информация из многих источников позволяет составить полную картину. Это вы знаете
— Да-да. Вы умная женщина, Хильда, н не только умная.
— Осторожно! Вспомните средние века!
— Я неоднократно задавал себе вопрос, почему вы одиноки.
— Вы так думаете? Я что, похожа на существо среднего рода? Или на человека из реторты, на гомункулуса?
— Так, значит, мужчина все-таки был?
— Почему же «был»? А если он и сейчас есть?
Левитцов берет бутылку токая, наливает, протягивает один стакан Хильде:
— Я пью за женщину, которая остается для меня загадкой. Мы знакомы почти десять лет, а меня не покидает чувство, что настоящей Хильды Гёбель я так и не знаю.
— Вы рассчитываете на открытия за этот уик-энд?
— Я надеюсь на приятные неожиданности.
— Не буду лишать вас надежды, но я бы хотела наконец послушать содержание протокола совещания.
— Вы неисправимы!
— Кто знает, была бы я лучше, если бы была иной?
На лестнице слышатся тяжелые шаги.
— Мы что, не единственные гости?
Шаги приближаются к комнате и стихают. Раздается стук в дверь.
— Это не хозяйка!
Стук становится сильнее, грубый голос за дверью кричит:
— Откройте! Полиция!
Хильда не теряет присутствия духа. Она готова к любым неожиданностям. Едва слышным шепотом она спрашивает:
— У вас есть с собой документы, записи?
— Кое-какие заметки.
— Давайте! — Она проворно прячет все в вырез платья и успокаивающе шепчет: —Это обычная проверка. — Затем спокойно открывает дверь: — В чем дело?
В дверном проеме стоят двое полицейских.
— Хайль Гитлер! — Они входят в комнату. Один встает к двери, закрыв ее спиной, другой по-военному строго, но все же не очень — ведь никогда не знаешь заранее, с кем имеешь дело, с преступником или с высоким начальством, — требует показать документы.
Дипломатический паспорт фон Левитцова производит впечатление. Документы Хильды рассматриваются с пристрастием. Потом полицейский возвращает паспорта:
— Вы должны понять нас, господин советник. Мы выполняем свой долг. Служба!
Полицейский, стоящий у двери, не видит дипломатического паспорта и потому спрашивает довольно нелюбезно:
— Какие причины побудили вас приехать в Гревенитц?
Тут Левитцов не упускает случая сыграть роль, которую с удовольствием играют многие мужчины: роль сдержанного, неболтливого джентльмена-любовника. С доверительной улыбкой он задает встречный вопрос:
— Разве можно найти более приятный повод для воскресной поездки?
Но полицейский у двери не теряет служебного
— У вас есть с собой багаж?
Хильда показывает на сумку и чемодан:
— Только самое необходимое.
— Вы записались в книге приезжающих?
— Разумеется. — Левитцов вытаскивает портсигар и протягивает полицейским — Угощайтесь, господа. Кто знает, сколько вам еще сегодня придется нести службу.
Полицейские перестают изображать строгих блюстителей порядка и, не скрывая удовольствия, берут прекрасные сигары.
— Чем мы можем быть вам полезны?
Вопрос Хильды звучит как обычное выражение вежливости и лишь отчасти как проявление женского любопытства. Полицейский, проверявший документы, снова проникается чувством долга:
— Вы должны быть нам полезны, юная фрау. Вы обязаны быть полезны. Это ваш долг. Кто не отметился в книге для приезжающих, тот подвергается штрафу. Если заметите что-нибудь подозрительное, немедленно сообщите!
Удо фон Левитцов, сознающий свой долг гражданина, согласно кивает:
— Ну разумеется. Но, к сожалению, мы не знаем, что или кто тут может быть подозрительным?
— Ладно, вам мы можем сказать. Здесь в округе шатается дезертир. Предполагают, что это радист люфтваффе, у которого где-то здесь живет подружка. Так что будьте начеку!
— Договорились, господа полицейские! — восклицает Левитцов и опять протягивает им свой портсигар. — Желаем вам успеха!
— А вам желаем приятно провести время! Хайль Гитлер! — бодро отзываются полицейские.
Хильда смотрит им вслед. Когда шаги на лестнице стихают, она негромко спрашивает;
— Вы желаете успеха этим охотникам за людьми, Удо?
— Вам было бы приятней, если бы они охотились за нами?
— Если человеку до чертиков опротивела война и он не хочет больше участвовать в ней, то его начинают травить, как дикого зверя.
— Полицейские не рассуждают так, Хильда, Они действуют по приказу. Они вообще не рассуждают. Им внушили, что думать надо предоставить лошадям — у них головы больше.
Хильда выглядывает в окно, видит удаляющихся полицейских и представляет себе их с лошадиной, нет, с волчьей головой и хищно раскрытой пастью, представляет их и без головы. Зачем им головы, если они не хотят думать? Ее взгляд переносится на церковную башню Гревенитца, на деревенскую площадь, на знакомые дома и дворы, и она наконец вспоминает.
— Здесь, в Гревенитце, мы однажды познакомились с полицейским, обыкновенным деревенским полицейским, который еще не разучился думать. Сначала мы были к нему несправедливы. Мы думали, что он такой, как все. А потом мы перед ним извинились.
— Кто это «мы»?
— Что за допрос, Удо? Он тоже был здесь.
— Кто?
— Мой муж.
Фон Левитцов смотрит на нее в смущении. Так ее голос еще никогда не звучал. А если это было ошибкой — приехать сюда? Она никак не может избавиться от воспоминаний.