Таинственная незнакомка
Шрифт:
«Вы знаете, что обычно я пишу для либеральных газет. В последние годы охотно печатали мои статьи, где я высказывал свое мнение о лидерах нацистского движения, — теперь эти статьи можно найти разве что в архивах».
Удо почувствовал облегчение. Он никогда не был столь неосторожен.
«Так вы думаете, что вам мстили?»
«Кто выступает против нацистов, кто стоит у них на пути или хотя бы раз впал у них в немилость — тот пропащий человек».
«Но ведь вас освободили, господин Вайземанн»!
«Иногда я писал и для «Берлинер локальанцайгер».
Удо подумал, что, возможно, недооценил этого журналиста, и спросил:
«Так этого не случилось?»
«Ну почему? Мне помогли освободиться от иллюзий относительно качеств немецкого народа. Когда-то я мечтал о демократии и человеческом достоинстве в Германии. Но это была лишь мечта. Сейчас я не могу уснуть ночами. Страх гонит меня из страны. Мне осталась только надежда, что моя ненависть не будет бесплодной».
Удо всегда раздражали подобные разговоры о призвании. Многие либеральные журналисты любили выступать в роли исправителей мироздания, вместо того чтобы заняться собственной газетой. Он больше не старался скрыть иронии:
«Да, ведь при вас ваше бойкое перо».
«Я поделился с вами опытом, который сами вы никогда не обретете. Вы всегда принадлежали к элите, с самого рождения, и вы всегда будете принадлежать к ней, даже при нацистах. Но у нас с вами есть и общее: мы верили в игру по правилам, полагались на нее, придерживались определенных правил ее ведения».
«А что же теперь?»
«С приходом Гитлера правила изменились: если ты не хочешь быть моим братом, тебе проломят голову».
«Насколько я понимаю, вас не устраивает ни то, ни другое. Что же вы собираетесь делать?»
«Я хочу попытаться найти в немецком образе мыслей причины, вызвавшие к жизни те ужасы, которые происходят и еще произойдут в Германии».
«И вы собираетесь об этом писать? В Варшаве, наверное?»
«Нет, господин секретарь, я поеду в Австрию».
«Один?»
«Нет. Я не хочу быть виновным в том, что молодые неопытные создания попадутся на удочку Гитлера».
«Мне кажется, вы имеете в виду совершенно определенного человека, Вайземанн».
«Да, я возьму с собой в Австрию Хильду Гёбель».
Беспокойство шевельнулось в сердце Удо.
«Она согласна?» — спросил он.
«Нет. Она еще не знает о моих планах».
Удо вздохнул и удивился тому, что почувствовал такое облегчение.
«Я уверен, что она согласится, — продолжал Вайземанн, — для нее это было бы самое лучшее. Она талантливая журналистка, но еще неопытна. Очень восторженная. девушка. Мне кажется, она любит читать при свете свечи Стефана Георге и Рильке. Боюсь только, что ей мешает звук шагов марширующих штурмовиков. Я люблю ее за эту восторженность, за ее легковерие. Но в других она видит только те качества, которые свойственны ей самой. Она должна научиться
«И вы полагаете, что только вы можете ей в этом помочь? Почему вы не скажете честно, как мужчина: Хильде Гёбель не обязательно преуспевать в работе, потому что я приготовил ей место в своей постели?»
«Разве это не мой долг — помогать женщине, которую я люблю? Уверяю вас, Хильда очень неопытна в политических вопросах».
Эта поездка в Варшаву и разговор с Вайземанном сохранились в памяти Удо фон Левитцова. Он размышляет об этом в своей комнате в гостинице «Дойчес Хаус», и ему становится ясно, что именно там он навсегда связал свою жизнь с Хильдой Гёбель. И тогда он впервые отметил, как по-разному оценивают ее люди; почти каждый, кто знал Хильду, представлял ее себе иной. И ему стало приятно, что он знает о ней больше, чем другие.
В вагоне он ответил журналисту:
«Может быть, вы недооцениваете вашу хорошенькую коллегу?»
«Да что вы о ней знаете? Вы думаете, что по анкетным данным, хранящимся в вашем посольстве, можно составить представление о человеке?»
«Нет, я ни в коем случае так не думаю», — вежливо ответил Удо и подумал: «Этот газетный писака пал жертвой собственных высоких фраз».
«Вам никогда не понять Хильду Гёбель!»
Удо снова вставил монокль и окинул Вайземанна долгим, оценивающим взглядом:
«А теперь вы недооцениваете меня».
«Простите, я не это хотел сказать, господин фон Левитцов. Вы везете какие-нибудь новости из Берлина?»
«А вы любопытны, Вайземанн».
«Я журналист».
«А я дипломат. И приучен помалкивать».
«Забывать вы тоже умеете?»
«Что именно?»
«Мои чувства, мои взгляды и намерения. Все, что я вам рассказал».
«Вы меня разочаровываете, Вайземанн. Приберегите ваш страх для более подходящего случая».
«Значит, вы не будете препятствовать мне?»
«Конечно нет. — Удо вынул и вновь вставил монокль. — Ведь вы еще собираетесь спасти невинную овечку из волчьей пасти».
«Не вижу здесь ничего смешного, господин секретарь».
Левитцов не ответил. Он думал о посольстве, о Хильде Гёбель, о том, какова будет ее реакция на предложение Вайземанна и на сообщение, которое он везет из Берлина.
Когда он видел Вайземанна снова? В тот же вечер. В посольстве отмечали праздник. Когда они вместе вошли в зал, музыка смолкла. Но это не имело отношения к их возвращению из Берлина.
Пресс-атташе Зигфрид фон дер Пфордтен вышел на середину зала, и то, что он произнес, было полнейшей неожиданностью для журналистов и обесценило новость, привезенную Удо.
«Дамы и господа! Разрешите мне объявить танец в честь фрейлейн Хильды Гёбель, которая сегодня назначена референтом по культурным вопросам при национал-социалистском руководителе немецкой колонии в Варшаве».
Музыканты заиграли туш. Удо почувствовал жалость к своему спутнику и даже позабыл о монокле, когда прошептал Вайземанну:
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
