Таинственная незнакомка
Шрифт:
«Я знаю только одну страну, где по-настоящему процветает демократия. Только англичане обладают достаточно здравым смыслом, чтобы не допустить у себя такого общественного явления, как фашизм!» Он был уверен, что попал в точку, заметив реакцию Хильды на свои слова. Он думал, что разгадал ее, и ликовал.
«Вы работаете на сэра Роберта! Это он вывел вас на меня? Ну конечно! В Лондоне знают меня и мои убеждения!»
Она оставалась невозмутимой:
«Предположим еще раз, что вы правы, господин секретарь. Вполне возможно,
«От Интеллидженс сервис ничего не утаишь!»
Лицо ее стало строгим от этих слов, и он решил, что она рассердилась потому, что он теперь все знает.
«Те, кто дает мне задания, действуют в интересах немецкого народа».
Он рассмеялся:
«Фрейлейн Гёбель, поберегите, пожалуйста, ваши фразы для газетной статьи. Сэр Роберт думает о народе так же много или так же мало, как я. Скажите лучше, что я могу сделать?»
«У вас есть доступ к сведениям секретного характера?»
«Есть. — Он удобно откинулся на спинку стула и закурил сигарету. Ему хотелось в полной мере ощутить себя в безопасности. — А кто мне может гарантировать, глубокоуважаемая фрейлейн, что вы не троянский конь нацистов?»
«Это что, комплимент, господин фон Левитцов? Хотите, чтобы вас считали джентльменом, а сами сравниваете меня с конем? А кто же тогда Одиссей, который меня придумал? Может быть, толстый Геринг?»
В своем наигранном возмущении она показалась ему еще привлекательней.
«Простите, дорогая, это сравнение действительно не очень удачно, даже отвратительно».
«Кроме того, если вы собираетесь выступить в роли Ахилла, не забудьте о его уязвимой пяте».
«Да, я действительно позволил поглядеть в свои карты. Сознаюсь».
«Могу я быть уверена, что вы не прячете запасных козырей в рукаве? У вас ведь тоже есть свои связи в Берлине».
Нет, ее не обманешь. У нее на все есть ответ. Он попытался чуть припугнуть ее:
«Да, в столице рейха у меня большие связи».
«Значит, мы оба идем на риск», — кивнула она.
«Окупится ли он?»
Она ответила вопросом на вопрос:
«Так вы решились?»
«Во всяком случае, я заинтересован в том, чтобы открыть счет в банке высокогорной страны. — И, продолжая говорить недомолвками, добавил: — В ближайшие дни я еду в Берлин. Люблю небольшие сюрпризы. Вам я обязательно устрою один».
Это была их первая серьезная беседа. Он шел на это свидание, чувствуя себя победителем. Правда, ему не удалось одержать победу, но зато он сделал открытие: Хильда Гёбель была совсем не такой, какой ее представляли мужчины в германском посольстве в Варшаве. Он уехал в Берлин, провел там несколько недель и вернулся в Варшаву, обогащенный некоторым опытом.
В поезде он встретился с еще одним поклонником Хильды Гёбель. Роберт Вайземанн тоже был журналистом. До самой германо-польской границы он сидел рядом с Левитцовом,
«Прошу вас, господа. Желаю вам доброго пути и приятного пребывания в Варшаве. Всего наилучшего».
«Спасибо, любезный», — ответил фон Левитцов.
Вайземанн безмолвствовал, пока граница не осталась позади, а потом взорвался:
«Это непостижимо, господин Левитцов! Этот чиновник обходится с нами с вежливостью, которая пристала учителю танцев в пансионе для благородных девиц, а подобные ему чиновники, облаченные в форму, заняты в Берлине тем, что пытаются опять узаконить средневековые пытки и охоту на ведьм и еретиков».
«Вы не преувеличиваете?»
«Возможно, вы и правы. Но такими бесчеловечными не были даже инквизиторы».
Столь печальный тон был необычен для Вайземанна, поэтому фон Левитцов с интересом смотрел на него.
«Вы никогда не были склонны к пессимизму».
«Это не единственная новость, господин секретарь. С тех пор как был совершен поджог рейхстага в Берлине, Геринг организует травлю всякого, кто утверждает или хотя бы подозревает, что поджигателями были не коммунисты».
«Кто же, по вашему мнению?»
«Национал-социалисты! Только они были заинтересованы в этом. Теперь у них прекрасный предлог избавиться от всех своих противников».
Удо фон Левитцов вспоминает, что после этого заявления он медленно вставил в глаз монокль и с сочувственно-ироничной улыбкой посмотрел на собеседника:
«Вы, по-моему, еще живы, Вайземанн».
«Если ты не получаешь больше удары, это не значит, что ты забыл о них. Теперь я представляю себе, в чем суть германского духа, который, как считали раньше, должен был оздоровить мир».
«Это очень любопытно, Вайземанн».
«Большинство наших соотечественников являются братьями и сестрами простоватого немецкого Михеля, тупые верноподданные, всегда готовые спасовать перед более сильным. А остальные стараются уподобиться модели сверхчеловека, «белокурой бестии», придуманной Фридрихом Ницше».
Разговор начал утомлять Удо. «И почему немецкие журналисты в большинстве своем такие жалкие философы? — подумал он. — Наверное, потому, что немецкие философы еще более жалкие писатели?»
«Вы похожи на Ницше с вашим стремлением переоценивать ценности», — сказал он.
Вайземанн пришел в еще большее возбуждение:
«Вы опять считаете, что я преувеличиваю, господин секретарь? Тогда давайте оставим вершины реакционной философии и обратимся к конкретным примерам. Меня арестовали, вместе со многими другими бросили в камеру, унижали, избивали утром, днем и вечером».
Удо вынул монокль. Он был ошарашен, испуган, искренне сочувствовал собеседнику.
«Ужасно. Но почему? За что?»
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
