Таинственное похищение

Руж Иван

— Бери, Ибрагим! — вмешался Ахмед и прищелкнул языком. — Кто нынче наперед деньги дает? Бери, а то он, раздумает и пойдет других нанимать. Люди работу ищут. Скажи только, что рабочие руки требуются, и со всего голодного края сбегутся. Чего там раздумывать?

Ибрагим глаз не мог отвести от денег. Увидев, что рука, сжимавшая их, готова отдернуться, он облизнул губы и решительно взял деньги. Осмотрел их со всех сторон, как бы не веря, что они настоящие и, аккуратно сложив пополам, сунул в карман.

— Писать умеешь?

Ибрагим отрицательно покачал головой.

— Приложи тогда палец. Вот сюда!

— Это можно, — сдержанно улыбнулся Ибрагим, но было неясно, доволен ли он удачной сделкой или еще не уверен, не прогадал ли.

— Я

ведь тебе говорил, что Ибрагим толковый человек, — хвастливо заметил Ахмед. — Да кто же откажется от денег? Не служи я в совете, я бы и раздумывать не стал. Когда-то я работал на руднике. Хозяина Савовым звали. Только что-то не повезло ему. Ну, а теперь, раз за это взялось государство, на полдороге не остановится. Народная власть — она о другом печется.

Немного погодя они ушли. Ибрагим проводил их до конца двора, а когда они скрылись за первым поворотом дороги, быстро возвратился назад, дошел до угла дома, где кончалась тропинка, заглянул за кусты и, не увидев никого, поднялся наверх по лестнице. Вынул деньги, еще раз пересчитал их, постоял немного в раздумье и спрятал бумажки в укромное место над полкой.

«Хоть бы рана скорей затянулась, — подумал он, ощупывая окровавленное место. — Натаскаю им тогда хворосту, нарублю дровец и пойду. Может, и впрямь подзаработаю на зиму. Заодно и уберусь отсюда, ведь эта собака Незиф в покое меня не оставит. Лучше мне не быть здесь, когда он вернется».

Ибрагим осторожно размотал пояс, кривясь от боли, распахнул куртку: подкладка и рубашка густо пропитались кровью. Местами ткань присохла к ранам. Он потихоньку отодрал ее и, придерживая одной рукой одежду, чтобы она не касалась ран, другой принялся искать на полке лечебные травы. Достал несколько пучочков, выбрал из них то, что ему было нужно, и принялся за врачевание, как его учили дед и бабка.

Глава вторая

Таинственное похищение

К вечеру того же дня, в то время, как Ибрагим лежал в клетчатой тени комнаты, отбрасываемой оконной решеткой, и лечил свои раны травами, к раскинувшемуся на берегу реки Горна-Арда небольшому горному селению, к которому числился и затерявшийся среди скалистых холмов одинокий домик Ибрагима, спускалось двое.

Один — молодой, с гладкими, чуть тронутыми летним загаром щеками, шагал по высеченной в скалистом уступе трассе нового пути, проложенного от селения до ближайшего центрального поселка, в четырех часах ходьбы отсюда, где была конечная остановка автобуса, доставлявшего почту, газеты и посылки. За спиной у него висел раздувшийся от поклажи рюкзак, на боку болталась новенькая брезентовая сумка, незастегнутая крышка которой подпрыгивала при каждом его шаге. В руке он держал молоток с длинной ручкой, раскачивавшейся в такт мерным движениям его руки. Поверх рюкзака была уложена туго скатанная походная палатка, а под клапан засунута куртка.

По тому, с каким интересом этот человек рассматривал скалы и ущелье, на дне которого, вдоль речного русла, были разбросаны сельские домики, можно было предположить, что он попал в этот край впервые.

Незаконченное шоссе, делая многочисленные повороты, бежало вниз, ко дну глубокого ущелья, рассекавшего горный массив на две части. Западный крутой склон был оголен. Лишь кое-где торчали на нем реденькие кусты, пучки травы и небольшие деревья, цеплявшиеся корнями за клочки земли и откидывавшие продолговатые тени на обожженные солнцем скалы. По противоположному склону, более пологому, почти до самого села тянулся редкий смешанный лес.

На дне каменистого ущелья вилась река, серебрившаяся там, где до нее достигали лучи солнца, и темневшая, как охлажденная сталь, там, где простиралась густая тень высоких утесов. Вспениваясь на стремнинах, она неумолчно шумела, питая влагой узкие прибрежные участки земли, сплошь зеленые от молодой кукурузы, из которой выглядывали стебли фасоли и выползшие из борозд кудрявые

листья тыквы.

Вдоль утрамбованной трассы, со стороны пропасти тянулись ломаной линией груды щебенки. Ботинки юноши, ободранные спереди о камни, покрывал толстый слой пыли. На открытом лице его читалась легкая усталость, обветренные губы постоянно шевелились. Он то что-то напевал, то насвистывал, то разговаривал сам с собой. Спокойные темно-карие глаза смотрели открыто и дружелюбно. Голова с густой каштановой шевелюрой была обнажена. Величественный вид, волшебный закат, безмолвная тишина, нарушаемая лишь звуками его шагов, наполняли его душу восторгом. Он шел бодрым шагом, не ощущая тяжести рюкзака, ремни которого впивались в сильные плечи, то и дело останавливался у скал, вдоль которых шла трасса, тщательно осматривал пестрые слои пород, отковыривал от них с помощью молотка небольшие кусочки, обдувал их со всех сторон, надавливал ногтем, пробуя на твердость, и затем или отбрасывал в сторону, или осторожно опускал в сумку, отмечая что-то в записной книжке.

Другой путник, с грубым, сильно загорелым лицом, спускался к селению лесом, по противоположному склону. На вид ему было больше сорока, но шагал он, как хорошо натренированный спортсмен. За его широкой спиной мотался полупустой вещевой мешок. В длинных, болтающихся спереди, как у обезьяны, руках, ничего не было. При каждом подозрительном шуме он цепко осматривал всю окрестность своими желтовато-зелеными глазами. На нем был костюм из толстого грубого сукна, на голове помятая кепка, на ногах старые крепкие, башмаки. По виду его можно было принять за лесовода или закупщика древесины, каких городские торговцы посылали в отдаленные районы. Время от времени он с досадой посматривал на пламенеющее небо, не обращая внимания ни на косые лучи солнца, ласкавшие шершавую кору деревьев, ни на маленькие, залитые светом полянки, встречавшиеся ему на пути, ни на могучие скалы, отливавшие медью в этот предвечерний час. Оба были уже недалеко от села. Юноша зашагал быстрее. Он торопился попасть в село до сумерек. Другой же, наоборот, замедлил шаг, а потом юркнул в густой кустарник, выбрав место с таким расчетом, чтобы, оставаясь незамеченным, держать всю местность под наблюдением. Видно, он решил дождаться там темноты.

Шоссе вывело юношу на небольшую сельскую площадь. Он с любопытством осмотрелся. Слева возвышалась каменная постройка с трехстворчатыми окнами, черепичной крышей и высокими выбеленными трубами. «Школа, наверное», — подумал он. За постройкой шла дугой каменная ограда с воротами из толстых дубовых досок и широкой стрехой. Доски были обкованы старинными, ручной работы гвоздями с большими шляпками, покрытыми ржавчиной. Краска на воротах совсем поблекла и облупилась от дождей и ветров. За оградой виднелась замшелая крыша старой мечети. Над ней торчал минарет. Напротив, под углом к ограде с мечетью, начинался низкий забор из крашеных зеленых досок, над которым торчали красные и желтые головки распустившихся цветов. Они придавали площади веселый вид. К концу забора примыкал невысокий синий дом. Над дверью, выходившей на площадь, висела старая вывеска, надпись издалека нельзя было разобрать. Возвышающаяся за домом отвесная скала стеной загораживала с этой стороны село. Чуть поодаль от синего дома стояло довольно высокое здание с широкой деревянной лестницей. Над входом в него также была прибита какая-то вывеска с полустершейся надписью.

Юноша беспомощно озирался по сторонам, не зная что предпринять, когда навстречу ему выбежал мальчонка, шлепая босыми ногами по теплой пыли. Увидев незнакомого человека, он остановился, уставился на него в немом удивлении и засунул в нос грязный палец.

— Мальчик, где здесь у вас сельсовет? — спросил юноша.

Малыш сделал несколько шагов назад и, переборов смущение, показал рукой на здание с деревянной лестницей, подтвердив свой жест коротким возгласом:

— Там!

Тут он весь покраснел, будто сделал что-то недозволенное, круто повернулся и убежал.