Таинственный остров(изд.1990)

Верн Жюль Габриэль

Ничего не было видно и на берегу моря, во всяком случае на южной стороне мыса — почти прямой полосе в три мили длиною, ибо дальше изгиб небольшого залива скрывал от взора остальную часть побережья; и, даже стоя на крайнем выступе полуострова Извилистого, нельзя было разглядеть мыс Коготь, заслоненный высокими береговыми скалами.

Итак, оставалось одно — исследовать южную часть острова. Но стоило ли отправляться немедленно в эту экспедицию и посвящать ей весь день 2 ноября?

Это не входило в первоначальный план колонистов. Действительно, оставив пирогу у истоков

реки Благодарения, они решили после осмотра западного берега вернуться за ней и плыть вниз по течению реки до Гранитного дворца. Тогда Сайрес Смит рассчитывал найти на западном берегу гибнущее судно или корабль, бросивший там якорь, но теперь приходилось искать в южной части острова то, что они не нашли в западной.

Гедеон Спилет предложил обследовать остров, чтобы окончательно решить вопрос, не произошло ли здесь кораблекрушение, и спросил, сколько приблизительно миль отделяет мыс Коготь от крайней точки полуострова.

– Да около тридцати, если идти по берегу, — ответил инженер.

– Тридцать миль! — повторил Гедеон Спилет.— Ведь это целый день пути. И все же, по-моему, мы должны вернуться в Гранитный дворец по южному берегу.

– Но от мыса Коготь до Гранитного дворца еще по меньшей мере десять миль,— заметил Герберт.

– Что ж, сорок так сорок! — ответил журналист.— Пойдемте не теряя времени. Ведь мы узнаем неведомую часть побережья, и нам больше не придется ее исследовать.

– Все это верно,— сказал Пенкроф,— ну, а как быть с пирогой?

– Оставим пирогу у истоков,— ответил Гедеон Спилет,— ничего с ней не случится за два дня! Нельзя пожаловаться, что на острове нет прохода от грабителей!

– Однако стоит мне вспомнить о черепахе, как я начинаю во всем сомневаться.

– «Черепаха, черепаха»! — воскликнул журналист. — Разве вам не известно, что ее перевернуло волной.

– Как знать? — пробормотал инженер.

– Да, но... — начал было Наб.

Очевидно, Набу хотелось что-то сказать, потому что он открыл рот, словно собираясь говорить, но так и не вымолвил ни слова.

– Что ты хочешь сказать, Наб? — спросил инженер.

– Если мы вернемся по берегу, обогнув мыс Коготь, то будем отрезаны от дома,— ответил Наб.

– Рекой Благодарения! Это верно, — сказал Герберт.— Ни лодки, ни моста у нас не будет и нам не переправиться на другой берег.

– Пустяки, мистер Сайрес,— заметил Пенкроф, — соорудим плот и без труда переплывем реку.

– А все же,— произнес Гедеон Спилет, — нам придется перекинуть мост через реку, чтобы наладить сообщение с лесами Дальнего Запада.

– Подумаешь, мост! — воскликнул Пенкроф. — Да ведь мистер Смит у нас инженер! Понадобится нам мост, он и построит мост; ну, а сегодня вечером я берусь переправить всех вас на другой берег, да так, что вы даже ног не замочите. Съестных припасов у нас хватит еще на день — это все, что нам нужно, да и дичи, надо думать попадется не меньше, чем вчера. В путь!

Все горячо одобрили предложение журналиста, поддержанное Пенкрофом, ибо каждому тоже хотелось покончить со своими сомнениями и, обогнув мыс Коготь, завершить обследование острова. Но нельзя было терять ни

минуты — ведь предстоял долгий путь в сорок миль, и путники не надеялись, что дойдут засветло до Гранитного дворца.

В шесть часов утра маленький отряд двинулся в дорогу. Друзья были начеку и, готовясь к встрече с двуногими или четвероногими зверями, зарядили ружья пулями, а Топ, бежавший впереди, получил приказ облазить опушку леса.

Начиная от мыса, похожего на хвост гигантского пресмыкающегося, там, где заканчивался полуостров, берег слегка изгибался на протяжении пяти миль — путники быстро прошли их, но, несмотря на самые тщательные исследования, ничего не обнаружили — ни следов давнишнего или недавнего кораблекрушения, ни следов привала, ни золы от потухшего костра, ни отпечатка человеческой ноги.

Наконец они пришли на то место, где берег поворачивал к северо-востоку, образуя бухту Вашингтона, и взору их открылось все южное побережье острова. В двадцати пяти милях еле виднелся в утреннем тумане мыс Коготь, и казалось — путников обманывало зрение,— будто он приподнят и висит между небом и водой. От этой точки и до конца обширной бухты тянулся ровный, плоский песчаный берег, на заднем плане окаймленный темной полосой леса. Дальше берег был сильно изрезан, острые косы уходили в море, а на самом краю мыса Коготь чернели скалы, нагроможденные в причудливом беспорядке.

Вот какие были очертания у этой части острова, которую исследователи видели впервые; они остановились, чтобы оглядеть все побережье.

– Судно, попавшее сюда, наверное, погибло,— сказал Пенкроф.— Песчаные мели, уходящие в открытое море, а за ними — подводные рифы! Опасные места!

– Но ведь что-нибудь да осталось бы! — заметил журналист.

– На рифах остались бы обломки судна, а вот на песке ничего бы и не осталось,— ответил моряк.

– Почему же?

– Потому что пески опаснее всяких скал, они все засасывают. За несколько дней мог исчезнуть бесследно корпус корабля, даже в несколько сот тонн.

– Значит, Пенкроф,— проговорил инженер,— нет ничего удивительного, что от корабля и следа не осталось, если он погиб тут на отмелях?

– Да, мистер Сайрес, время или буря, должно быть, замели все следы. И все же странно, что на берегу, подальше от моря, не видно ни обломков мачт, ни досок.

– Будем же продолжать поиски! — сказал инженер.

В час пополудни поселенцы дошли до середины бухты Вашингтона — уже было пройдено двадцать миль.

Сделали привал, чтобы позавтракать.

Берег изменился: он был скалист, причудливо изрезан, длинной грядой выстроились подводные камни, сменившие отмели; море, сейчас спокойное, должно было их обнажить во время отлива. Волны, отороченные пенистой бахромой, мягко разбивались о верхушки подводных утесов. Отсюда до мыса Коготь берег тянулся узкой полосой, стиснутой между грядой рифов и лесом.

Идти становилось все труднее: обломки скал преграждали путь вдоль моря. Все выше становился гранитный кряж, деревья, растущие на нем, казалось, отступали назад — виднелись одни лишь зеленые макушки, — они словно застыли в неподвижном воздухе.