Так было
Шрифт:
вдруг четко выговорил чистый грудной девичий голос. И над поляной, над людьми поднялась невысокая девушка. Костер осветил ее алым заревом с ног до головы, и вся она показалась необыкновенно яркой. Золотые завитки волос упали на лоб. Широко раскрытые глаза блестят. С силой стиснув руки, она прижала их к груди и повела стих, как песню, чем дальше, тем задушевнее и взволнованнее:
Жди, когда наводят грусть Желтые дожди. Жди, когда снега метут, Жди,Полина Михайловна окинула взглядом лица женщин и увидела, что все они плачут. Плачут открыто, не таясь. А та незнакомая девушка, сама едва сдерживая рыдания, читала и читала:
Не понять, не ждавшим им, Как среди огня Ожиданием своим Ты спасла меня…Не было ни аплодисментов, ни возгласов восторга. Сидевшая рядом с девушкой пожилая женщина привлекла ее к себе, сказала:
— Спасибо, доченька.
— Да это же Зоя Козлова, наш худрук! — удивилась Полина Михайловна. — Как она сюда попала?
— Райком комсомола прислал молодежную бригаду создать. Характерная девка. Поговорила она с нашими, а те — «возьми, мол, сама косу да покоси». А она из Ленинграда. Косы-то, наверное, и во сне не видела. А все-таки взяла. Все руки косовищем изорвала. Такие кровавые мозоли набила — страшно смотреть. Сегодня дала норму. Стоящий человек. И шибко грамотная. Вечером соберет девчат и давай им по памяти книги читать. Часа два без передышки. Или про Ленинград рассказывает. Как по-писаному. Она говорит, а ты ровно видишь все.
— Бывает, — улыбнулась Федотова и, привстав, позвала Зою:
— Товарищ Козлова!
— Да?
Зоя подошла к потухающему костру, присела на корточки. Широко открытые глаза посмотрели на Полину Михайловну с ласковой внимательностью.
— Ты знаешь, чье это стихотворение?
— К стыду своему, до сих пор не знаю автора. Как-то ко мне пришла Аня Таран с письмом от своего жениха. В письме и было стихотворение. Потом и другие девушки получали с фронта письма с этими стихами. И никто не указывает автора.
— Хорошо. Спасибо тебе. А стихи эти написал поэт Симонов. В «Правде» они были напечатаны. Знаешь такого?
— Как же. Мы сейчас с кружковцами его «Русские люди» репетируем. Чудесная вещь.
— Читала. Хорошая пьеса. Ну, иди к девчатам, мы с тобой еще встретимся.
Зоя ушла. Полина Михайловна повернулась к Новожиловой.
— Как народ работает?
— Те, что здесь, — хорошо. Не пожалуюсь. Только мало их. Почитай, все, у кого малыши, в деревне остались. Уперлись, и все.
— Без них не осилить?
— Куда там. И половины не скосим…
Постепенно в беседу втянулись почти все женщины. И начался неторопливый, тягучий разговор о житейских делах.
— Тетрадей мало. Учебников тоже. Этого не обещаю. Насчет обуви завтра подумаем с Новожиловой, посмотрим, что есть в сельпо. Можно бы пошить ребятишкам какие ни то сапожишки. Попробую раздобыть для этого брезент в МТС.
Потом поговорили о хлебе. Всходы хорошие, да поздние. Созреет ли, удастся ли убрать? Недобрым словом помянули бывшего председателя.
Ночь налилась чернотой. В темном небе замаячили звезды. А разговор на стане косарей все не стихал.
Федотову стал морить сон. Она изо всех сил боролась с ним, но безуспешно. Несколько раз клюнув носом, призналась Новожиловой:
— Сон долит — спасу нет.
— И то пора, — поддержала ее Новожилова. — Пошли, бабы, на покой. Спать-то осталось всего ничего.
Женщины разошлись по шалашам. Вполголоса переговариваясь, укладывались спать. Скоро затихли людские голоса. Только слышалось стрекотание кузнечиков да издали долетали глухие удары лошадиных ботал. Вдалеке разом вспыхнула песня.
— Вот молодежь, — с легкой завистью произнесла Полина Михайловна.
— Это Зоя с девчатами репетирует. Хотят прямо на покосе концерт устроить.
— Славная девушка.
— Славная.
Догорел и потух костер. Улеглись спать неугомонные девчата. Густая черная тишина навалилась на землю и придавила все звуки. Даже ветер не прошумит в ветвях. Люди спят. Усталые тела отдыхают в коротком страдном сне. Они неподвижны. В поздний ночной час к изголовьям спящих слетают сны. У всех они разные, каждому — свой. И все, о чем мечталось, что казалось невыполнимым и несбыточным, стало легко достижимым. И наесться можно вдоволь самого вкусного. И с любимым намиловаться, и без вести пропавшего мужа в дом впустить… Стонут, всхлипывают, воркуют и смеются бабы во сне. Как хорошо, что природа даровала человеку волшебное блаженство сна!..
На рассвете стан косарей проснулся. Застучали молоточки по наковальням, зашваркали песчаные бруски по косам, загомонили мальчишки, запели птицы, засмеялись девушки.
Прошло немного времени, и вот уже послышался глухой посвист — вжиг! — это первый косарь сделал первый взмах. Еще раз — вжиг! Руки со сна чугунные, тело неповоротливое. Тяжелая коса ходит медленно.
Отошел ведущий косарь на сажень, и вот уже вторая коса запела — вжиг, вжиг! Потом подала голос третья, и четвертая, и пятая.
Шаг за шагом стряхивало сонную усталость тело, становясь упругим и сильным. И вот уже коса пошла летать взад и вперед, будто перышко. С глухим чмоком падала на землю скошенная трава. Полтора десятка кос одновременно взлетали вверх и, сверкнув острыми жалами, ныряли в росистую траву. И росли, росли на глазах зеленые прокосы, перегороженные высокими валками.
В размеренный шум кос вдруг ворвалось пулеметное стрекотанье конной сенокосилки. Ее гул веселил, бодрил косарей. То и дело слышался задорный возглас: