Так много дам
Шрифт:
— Жека! Ты пугаешь и обижаешь меня, когда так говоришь! Все, я с тобой больше не разговариваю. Тебе моя не нравится, ей, видите — ли, пирожок мой уже не нравится, ей подавай… Кстати, что ты такое в ней усмотрела?
— А, тебе не понять. К тому же ты ведь решила не разговаривать со мной.
— Ну, Женечка, я посутила, посутила, я же ведь еще маленькая, как ты сказала и у меня еще маленькая ладушка там! Так?
— Да так, так!
— Тогда поясни мне по–человечески, что не так во мне? Чем я не подхожу
Жека молчит и только смотрит в окно. А трамвай наш неторопливо плетется и дергается на стрелках, как бы сам располагает к откровенному разговору. В салоне немного людей, поздно, потому мы спокойно с ней сели сзади и беседуем. Ведь ехать нам предстоит еще целых полчаса. Почему бы не поболтать по душам? Тем более с кем? С моей ненаглядной….
Жека молчит, и это меня начинает сначала пугать, а потом раздражать. Думаю, что она такое замыслила. Неужели ей меня мало? Что ее во мне не устраивает? Повернулась к ней, разглядываю ее лицо.
Боже, как оно мне нравится, к тому же оно ведь родное и мое! Да разве только ее лицо, а вся она… Как вспомнила, так меня словно горячей водой и там, где сжимались слегка напряженные ноги, оттуда по мне поползла знакомая до боли и до умопомрачения теплая и приятная тяжесть. Ох, как я хочу тебя! Так бы и заорала! И если бы не ее настроение, я бы ее да прямо бы тут в трамвае зацеловала, затискала и …
Внезапно Жека прерывает мои мечты:
— Ты спрашивала, что я такое углядела в них? — А я что, такое спрашивала разве? Но молчу, напряглась вся, так как она опять что–то противное скажет обо мне. Так подумала.
— Это такое, что связано с возрастом и с нашим внутренним миром. — Во, дает! Думаю, а сама ей с издевкой.
— Ты прямо хвилосов!
— Ага! И на лесепеде, по колидору с каклетой, да тута, прямо возле воротов! Так, что–ли? Ты не язви, может, послушаешь, да перестанешь мне тута говорить?
— А я и не говорю, это ты придумала, зачем ты так?
— Мне можно?
— Да говори, говори, может тебе полегчает…
— Понимаешь, мир наш какой–то скудный и это внутри нас, это прямо из нас так и вылезло. У нас прямо на лице это написано. Ты не замечаешь?
— Не знаю, как ты, а у меня со всем окружающим миром порядок. А вот ты ничего вокруг себя не замечаешь, это точно!
— Ты тоже заметила?
Еще бы? Я бы и не заметила? Я же ведь в ней каждую складочку, каждую морщинку знаю и готова их целовать часами, лишь бы ей было приятно, только бы ей было от этого спокойно и хорошо. Другое заметила, что она моих стараний и сил моих душевных словно не замечает, словно я не с ней.
— Заметила, конечно же. А вот только ты ничего не замечаешь…
— Вот это верно подметила. Я вот что подумаю, нам надо к ним прижиматься, ближе быть с ними. Общаться как можно чаще и как–то в их мир проникать. Ведь какой
— А что она? Типичная столичная интеллигентка засратая.
— Это ты такая!
— Сама ты…
— Ну скажи? Скажи еще хоть слово, я с тобой знаешь, что сделаю?
— Ну и сделай! Я уже давно жду этого! Только прошу тебя, поскорее…
— Вот ты дура, и у тебя один только секс на уме!
— Ага! Я только и думаю… Вот сейчас, хотя бы скорее трамвай дотащился, и я, как приду, как налечу на тебя и как….
— Ну что ты? Что? Куда ты лезешь? Люди ведь вокруг!
— Какие люди? Эти? Да они мне до лампочки! Главное мне тебя надо, тебя мне недостает!
— Юлька! Да хватит уже! На нас уже так смотрят, как на…
— А хочешь, я сейчас как закричу и им всем, что ты и я….
— Да тише ты! Тише! Совсем уже голову потеряла…
Потом она мне рот закрывает, сжимает его ладонью, а я балуюсь, и все время пытаюсь крикнуть, назвать нас таким словом, от которого у меня в последнее время, как я только подумаю, даже голова кругом, и я все время это только и твержу себе. Потому, борюсь с ней и, пытаюсь все–таки выкрикнуть…
— Она…. лю…с…..би…н…ка! Я …лес…би….н…ка!!!
А вокруг уже смотрят на нас, как мы боремся, не понимают, но все равно нравоучительно поучают:
— Она дура! Пьяная, наверное! Тоже мне молодежь? И куда только мать смотрит?
Жека меня в охапку, и закрывая мне рот, волочит меня из вагона на улицу, где сердито бросает мое ослабевающее тело прямо на дорогу. И пока трамвай, начинает шуметь, отъезжая с остановки мимо нас, я успеваю прокричать громко и так чтобы они все слышали.
— Я люблю Женьку, мы лес…би..н..ки!!!
— Ну чего ты орешь, дура! Ты закончила?
— Нет, я только начала!!!
Спустя полчаса, уже в их квартире. Мамки наши гуляли у нас, и мы, как только вошли, так я ей не дала даже опомниться и повалила ее на диван, срывая с нее одежду, стаскивая и отбрасывая с такой силой, будто я собиралась этим ее вообще порвать, измять, скомкать. Точно так же я следом с ней поступаю, как с той же одеждой….
— Юля, Юленька! Ну остынь, успокойся…
— Тебе хорошо, тебе нравится?
— Да нравится, нравится…
— Все?
— Все и вот так тоже… Ой! Еще там, еще пальчиком пошевели, ой! А зачем же ты язычком… Там же…
— Я не только язычком, я всю тебя хочу заглотить…
— Ах, ты мой крокодильчик, ах ты моя…
— Я змея… Я сейчас заползу к тебе в норку между твоими толстенькими подушечками и буду тебя там своим тоненьким язычком жалить и…
— Юличка, родненькая… ну что ты? Так же нельзя… так же никто не делает так…