Так много дам
Шрифт:
Введение в специальность
— Я ведь щекатур, четвертого разряда, оказывается так у меня в трудовой книжке записано. Только не я, а меня щекатурют и щекатурят, вот уже лет пять подряд, а все не могут во мне дырочку одну защекотурить как следует, а наоборот даже, чем больше стараются мастера, тем все ширше она и все со складочками да с бугорками.
— Вот у вас, наверное, пирожок пирожком? — Говорит, а сама руку тянет ко мне между ног. Я пячусь, спотыкаюсь о Женькины ноги и чуть ли не падаю, успеваю за стол зацепиться и плюхаюсь на свободный стул.
— Э нет, красавица, это
От нее до сих пор остро пахнет красками, но не так, как на стройке или при ремонте, а как–то сладко так, как в детстве у бабушки в деревне после ремонта. Когда там все сами приготавливали, и краски все масляные, на олифе из подсолнечного масла. Она жадно хватает горячий чай и прихлебывает, хватает губами, обжигается и, видимо, не контролирует сам процесс своего чаепития, потому что все время о чем–то думает, так я догадываюсь. Я ее рассматриваю. Руки у нее тонкие с длинными пальцами, все еще кое–где запачканные краской удерживают чашку всем охватом тонкой и изящной ладони. При этом глаз не могу видеть, она их прикрыла мохнатыми ресницами, которые каждый раз подрагивают нервно, когда она обжигается. А лицо у нее, отмечаю, красивое, с тонкими и изящными чертами, с аккуратно очерченными крыльями небольшого и благородного прямого носа. Кожа лица молочного цвета, красивая с мягким, расплывшимся пятном небольшого румянца. И вся она собранная, деловая, даже позу такую заняла, сидит на кончике стула с широко расставленными ногами, отчего я вижу краешек ее бледно–розовой комбинации и нежную кожу коленочки, аккуратной и остренькой в слегка распахнутых полах халата. И я чувствую, что она, эта Маста, все больше мне начинает нравиться своей какой–то лаконичностью, завершенностью образа. Невольно скосила глаза и посмотрела на Женьку.
Она пьет, громко прихлебывая и совсем, совсем не так интеллигентно, чем меня раздражает. К тому же я вижу, что и она на Масту посматривает так, как она смотрела на меня, когда от меня ожидала каких–то по отношению к ней ублажающих действий. Мне это не нравится, тем более, что я сама как бы стала на хозяйку западать и уже было начала какие–то в голове своей строить на нее планы…
— Ну, так я слушаю?
Наконец говорит, отрываясь от чашки, хозяйка и смущает меня своим умным и вопрошающим взглядом ясных, серых глаз.
— Спрашивайте, что не ясно?
— Ну, во–первых, … — начинает обстоятельно Женька, как она разговаривала с заказчиками на шабашках … — неясно с оплатой. Это что же получается, что мы… — при этом смотрит на меня, как бы ища поддержки, … — пашем, выкладываемся можно сказать всем…
— А чем это вы собираетесь выкладываться? — Не очень–то вежливо ее прерывает Маста. — Что есть в тебе такого, что я должна вот так прямо взять и расстегивать для тебя мошну?
— Какую мошну? Может мошонку? — Глупо и наивно переспрашивает Женька.
— Ха–ха–ха! — смеется хозяйка, ей вторит натурщица, а следом уже и я за компанию, можно сказать.
— Ты хоть разницу видишь, между мошной и мошонкой?
— Что вы ржете? — Обиженно спрашивает Женька, … — ну подумаешь, оговорилась, с кем не бывает. А мошонка, это я знаю, она у мужиков, там они яйца свои прячут.
Опять все смеемся, а хозяйка снова.
— Так вот, мошна, это такой карман, там где деньги при себе держали раньше, потому и говорили, что полез в мошну, мол, за деньгами. А вот я, к примеру, полезу за ними, а куда и зачем ты полезешь? Товар ведь надо просмотреть, увидеть! Так я говорю, Маринок?
— Истинная правда. Смотрины надо провести, и так сказать, в специальность ввести молодые кадры. Вы как? Готовы товар свой лицом показать, или как?
Женька недоуменно смотрит, а потом к ним и говорит взволнованно:
— Это что же, свою ман….. показывать, так что–ли?
— Ну, не знаю, что за ман….. у тебя, а у меня так точно! Показать?
— Покажи! — Нагло отвечает Женька.
— Хорошо, пойдем… Да не бз… ты? Я тебе свою, а ты в обмен, свою, вот и посмотрим, и тогда уже можно будет и о деньгах говорить.
— Нет, … — тянет Женька, … — давай не так, ты первая, а потом….
— Все? Закончили? Маринок, хватит прикалываться, а то ты мне их сейчас спугнешь, и я опять без натуры останусь. Ведь тут и думать не надо, я хоть и не вижу, но знаю, что у них то, что мне как раз сейчас для заказа надо, а им надо…
— Нам по сто баксов! — Торопливо выпаливает Женька.
— А я что, отказываюсь? Как обещала, так и сделаю, только вы вот что, пройдите инструктаж и потом уже примите решение окончательно: будете, или не будете подрабатывать. Но только вы сразу же должны знать, что все, что я напишу с вас, все это уже по моему усмотрению, куда захочу вставить туда и вставлю, и никаких мне просьб и фотографий! Это частный заказ, можно сказать, тайна коммерческая, так что и вы рот держите закрытым. Я, обязуюсь не порочить ваше имя и соблюдать конфиденциальность, а вы, не разглашать и выполнять мои требования, как натурщиц. Маринок, а ты, правда, возьми и все им поясни. Мне еще позвонить Мамонту надо. Ну что же вы расселись, идите, она вам все расскажет и покажет, если надо. Так, Маринок?
— Прежде всего, вам надо научиться ее показывать. — Говорит спокойно и буднично так Маринка.
— А что, разве и этому надо учиться, я думала…
— Да! Вот я вам сначала сама покажу, а потом уже с каждой из вас. Согласны?
Мы с Жекой переглядываемся и нервно так головой киваем, мол, согласны. При этом я вижу, как Женька вся заливается краской и явно нервничает, а я? А что я? Что скажут, то я и сделаю! Я уже так для себя все решила заранее, тем более, что я сама ведь предложила Женьке ее, и она, как я поняла, насмотрелась там на меня. Можно сказать, сфотографировала мою на всю ее оставшуюся жизнь.
Потому, на вопрос Маринки, кто первая я смело ей говорю, что я. Проходим в студию, и Маринка мне, кивая головой в сторону подставки высокой…
— Раздевайся и туда. Я свет сейчас и зеркало принесу.
— А зеркало–то, зачем?
— Да зайчиков пускать,… — шутит Маринка, … — пусть они там у вас попрыгают, поскачут между грядочками, да лапками своим…
— Нет…, — говорит Женька…, — а можно я без всяких там зайчиков обойдусь?
— Можно, можно. Ну, что, — спрашивает меня Маринка, — ты чего стоишь, раздевайся уже… И трусики, все с себя…