Так не бывает!
Шрифт:
В комнате темно и тихо. Компьютер выключен.
"Чертовщина какая-то!"
Лена крестится и делает несколько неуверенных шагов вглубь и видит, что ребёнок мирно спит в своей кровати.
– Настя, – негромко зовёт она, но девочка не отзывается.
– Настя! – говорит она громче.
Никакого эффекта. Тогда она решает коснуться её. Вздрогнув, ребёнок поворачивается к Лене и смотрит ей прямо в глаза.
Как же стыдно! Как можно было так себя вести? Как я могла быть.... Такой?! Жадной, наглой, подлой…
Лена не способна оторваться от глаз своей племянницы.
Слёзы скапливаются в глазах, становится трудно дышать через нос, и она всхлипывает. Ей хочется убежать, залезть под кровать, спрятаться, лишь бы не пожирало это чувство отчуждения за содеянное! Но она не может.
"Я ведь ничего не сделала!" – в возмущении думает Лена, но это не работает. Стыд такой сильный, что сомневаться в нём нет никакой возможности.
Наоборот, стало ещё хуже. Лена начала винить себя за всю свою жизнь сразу. Куда ни плюнь – везде ошибка, провал или уродство. Это было невыносимое парализующее ощущение.
Тем временем чёрные глаза Насти пожирали и поглощали её, не оставляя ни единой лазейки для адекватной самооценки. Этот плен казался Лене в тысячу раз страшнее кристаллических пут, из которых она вырывалась во сне.
И тут она снова вспомнила о Боге, ведь именно мысль о Нём помогла ей буквально минуту назад. Подходящая молитва сама упала на язык. Этим словам её научил отец:
– Господи, Ты Милостивый; скажи мне, что должна я делать, чтобы смирилась душа моя?! Господи, сподоби нас дара Твоего святого смирения! Господи, даруй нам туне смиренного Духа Твоего Святого, как туне пришёл Ты спасти людей и вознести их на небо, чтобы видели славу Твою…
Говоря это, Лена чувствовала, как стыд постепенно уходит, но вместе с тем её покидали и силы. Последние слова она произносила, проваливаясь глубокое забытье.
Наутро болела голова. Букин сходил в аптеку, приготовил завтрак и принёс ей еду и все бумаги для изучения прямо в кровать. Сказал, что покормил девочку по расписанию и выдал ей лекарства. Слава Богу!
– На, выпей ибупрофен, – сказал муж. – Ты спала, считай, что сутки. Ещё бы голова не болела!
– А ты, пока кормил, не замечал за Настей ничего странного? В глаза ей не смотрел?
Букин мотнул головой и ответил:
– А чего там может быть странного? Ну не заговорила, если ты об этом.
– Не об этом. Ты в глаза ей, спрашиваю, смотрел?
– Не знаю! Да! Или нет. Откуда я знаю? А что с ними?
Лена обратила внимание, что прямо сейчас он и ей не смотрит в глаза. А хоть когда-нибудь смотрит?
– Ничего, – сказала она и погрузилась в бумаги.
В глубине души Лена понимала – если в дело вмешаны сверхъестественные силы, то беды не миновать. Человек против таких вещей бессилен. На всякий случай она перекрестилась. Бог не посылает нам испытаний, с которыми мы не можем справиться, так? Неужто Господь сделает ради неё исключение и явит ей чудеса? Вряд ли. Поэтому ничего ей не угрожает, и ничего необычного не произошло.
Размышляя в подобном ключе, Лена в конце концов решила, что ночной инцидент мог ей и присниться.
Так сидела она над бумагами, пока без десяти одиннадцать утра не раздался звонок. Она пошла на звук и, выйдя в коридор, увидела на экране домофона какого-то мужчину лет сорока, одетого в длинный чёрный пуховик.
– Кто это? – спросила Лена, сняв трубку.
– Я Настин педиатр. Антон Васильевич. Получилось чуть пораньше, чем надо. Подождать снаружи?
– Бондаренко? Заходите, – сказала Лена, сверившись со списком вхожих, который прихватила с собой.
Антон Васильевич был неразговорчив. Под пуховиком у него был скучный классический костюм. Мужчина отказался от предложенного чая и тут же скрылся в Настиной комнате, строго наказав их не беспокоить, пока не закончится сеанс. Лена решила подслушать, но за всё время оттуда не донеслось ни звука. Ни шороха, ни шёпота. А через час Антон Васильевич вышел из комнаты, откланялся и хотел было убежать, так ничего и не прояснив.
Когда Лена в последний момент попросила его ответить на несколько вопросов, Бондаренко сказал:
– Могу только сказать, что здоровью девочки ничто не угрожает, и если и дальше придерживаться предписанного образа жизни, то всё будет хорошо. Не вникайте. Это не ваша забота.
– А если не придерживаться? – спросил Букин.
– Вам же хуже будет, – ответил педиатр и быстренько ретировался, сославшись на острейшую занятость.
Любопытство Лены росло. Чем на самом деле больна девочка? Почему никто ничего не говорит ей о болезни? Разве это законно? Что на самом деле случилось с сестрой? И что это за фонд, которым она руководила? Похоже придётся каким-то образом разнюхивать правду самой.
Лена твёрдо решила вцепиться покрепче в следующего посетителя, кем бы он ни оказался.
Звонок прозвенел в половине второго. К своему неудовольствию, Лена обнаружила на экране домофона эту сумасшедшую – Лидию Михалну.
– Что вам нужно?
– Вы не хотели бы прогуляться?
– С чего бы мне этого хотеть?
– Вы уже смотрели ей в глаза?
Лена без колебаний оделась и вышла. Этот сон всё никак не выходил из её головы. И сестра тоже упоминала про глаза.... Даже в отдельный пункт это вынесла.
Психологиня должна что-то знать.
– Как вы себя чувствуете? – спрашивает Лидия Михална.
Снег под ногами напоминает пенопласт. Скрипя ботинками они удаляются от дома вглубь парка. Посреди рабочего дня здесь почти никого нет. Мороз цепкий, но сухой, не злющий. Когда они говорят, из их ртов валят плотные клубы пара. В зимней одежде Лидия Михална кажется старше своего возраста. Сколько ей? Шестьдесят пять? Семьдесят?
– Переспала, – сказала Лена. – В остальном, хорошо. А что? Что вам надо? Вы не к Насте пришли?