Такая долгая жизнь. Записки скульптора
Шрифт:
– Что-то здорово резиной пахнет. – И сразу же полез под диван.
В этот же день Виктор вернул деньги, уволок колеса к себе в подвал, в мастерскую. Через пару дней, как всегда подтянутый, встретил меня во дворе.
– Все в порядке, продал колеса хозяину. Сказал, что нашел спрятанными за сараем. Правда, пришлось уступить по дешевке.
Мы уже год жили в новых квартирах, а корпус мастерских все еще достраивался. В первом этаже должны были разместиться шестнадцать скульпторов, в том числе Литовченко, Аникушин, Стамов, Игнатьев, Вайнман, Тимченко, Холина, Татарович и др. Основной материал для работы скульпторов, естественно, глина. Глина должна быть всегда в рабочем состоянии – мягкой, влажной.
Это были годы, когда Песочная набережная активно застраивалась. Начали строить Дворец молодежи, поэтому снесли прелестную загородную усадьбу архитектора Ильина с золотыми перилами, выселили из деревянного домика хозяина с козой и курами, вырубили яблоневый сад. Начали реконструкцию набережной, покрывая проезжую часть асфальтом и сооружая гранитные спуски к воде. В общем, превратили уютную деревенскую окраину в казенный безликий городской район. Где-то неподалеку начали строить большой жилой дом.
В это же время начали готовить площади для строительства аэропорта Пулково – как раз на том месте, где находился старый карь ер и откуда все поколения петербургских скульпторов вывозили лучшую для моделирования глину. Надо было, пока не поздно, пока не началось строительство аэропорта, запастись «пулковской» глиной. Беда была в том, что мастерские были уже готовы, а складировать запасы глины было некуда.
Как-то утром в мастерскую зашел Виктор.
– Ванна для глины нужна? – по-деловому осведомился он.
– Нужна.
– Готовь деньги. Завтра будет.
На следующий день я увидел в окно, как большая чугунная эмалированная ванна неведомым образом, без посторонней помощи, вверх дном передвигается по направлению к корпусу мастерских. Ванна пересекла двор и остановилась у лестницы. Тут она слегка наклонилась, и из-под нее с трудом вылез багровый от напряжения Виктор Рего. Таким нехитрым способом доставки он обеспечил ваннами все шестнадцать мастерских, за что скульпторы благодарны ему и по сей день. Правда, жилой дом, который строился неподалеку от нашего, не удалось сдать в срок, так как шестнадцати квартирам не хватило чугунных ванн. Но об этом мы узнали позже.
Вообще Виктор проявлял удивительную, хоть и небескорыстную, заботу о скульпторах.
– Тебе дерево для скульптуры нужно?
– Какого сорта?
– Не знаю. Пойдем, покажу.
Виктор подводил к растущему перед фасадом нашего дома громадному дереву и спрашивал:
– Тебе сколько метров?
– Два, но потолще – ту часть, которая снизу.
– Нет, снизу я уже продал Аникушину. Следующие два метра – твои, они еще не проданы.
Он продал дерево на корню, до самой верхушки, легко и непринужденно. А когда дерево свалили, честно приволок закупленные части ствола. На него нельзя было сердиться. Он воровал и жульничал легко и весело. Не обижался, если кто-то отказывался от его помощи. Единственное, что он не умел делать, – это чинить краны, устанавливать раковины и заменять износившиеся прокладки. Для этой цели он вызывал специалиста, так как эта работа его вовсе не интересовала.
Художественный совет
Председателем художественного совета по скульптуре был Стамов, высокий красивый болгарин, родившийся в Старом Крыму, но всю жизнь проживший в Ленинграде. Как-то мы с Викой отдыхали в Коктебеле и жили на улице Стамова, названной так в честь его отца, бывшего в первые годы советской власти большим начальником.
Васю Стамова все любили, он был на редкость честным, добрым и порядочным человеком. В институте он учился в мастерской А. Т. Матвеева – известного педагога, создавшего «матвеевскую школу»,
Он возглавлял художественный совет лет двадцать пять и был предельно точен и искренен в своих суждениях. Даже если он говорил авторам неприятные для них вещи, никто на него не обижался, так как это практически были советы более опытного и тонкого художника.
Мы жили на одной лестнице, а мастерские были рядом. О лучшем советчике я не мог и мечтать. Прежде чем показывать работу заказчику или выставкому, я звал Васю, и он, не стесняясь резких выражений, говорил о самом существенном. Я ему верил безоговорочно. А один раз я не успел пригласить его в мастерскую перед приездом комиссии, и вот что из этого получилось. Я работал над большим 3,5-метровым памятником для небольшого города Вятские Поляны. Темой являлся салют в память о погибших воинах. По моему замыслу, это были трое солдат с поднятым вверх оружием и скорбно опущенными обнаженными головами. Все трое были в длинных плащ-палатках, свисающих сзади с плеч красивыми складками.
Я работал над памятником больше чем полгода, но накануне сдачи работы художественному совету и заказчику я повернул большой поворотный станок, на котором стояла скульптура, и мне показалось, что задний фасад памятника получился крайне неинтересным. Сплошные складки! Ни одной детали, оживляющей это плащ-палаточное однообразие. Никаких просветов между фигурами!
И тогда я решил пойти на принципиальное изменение, которое само напрашивалось: решил просунуть между двумя плащ-палатками опущенную руку, держащую винтовку. Сразу же задний фасад преобразился. Появилась необходимая выразительная деталь. Казалось бы, не очень большое изменение, но все же потребовалось соорудить железный каркас, вылепить руку, держащую винтовку, и, наконец, вылепить саму винтовку – наиболее занудливое занятие. Все это заняло много времени. Поздно ночью я вернулся домой и лег спать. Естественно, что у меня не было возможности позвать моего постоянного эксперта – Васю Стамова.
Я долго не мог заснуть, ворочался, вызывая недовольство Вики, волновался, думая о предстоящем худсовете. Надо сказать, несмотря на то что я сделал бесконечное количество памятников, надгробий, выставочных работ, каждый раз, ожидая худсовет, выставком или заказчика, я волнуюсь, как школьник перед сдачей экзамена, к которому не успел как следует подготовиться. И вдруг, уже засыпая, я с ужасом понял, что у меня получилось на памятнике: три руки, поднятые вверх с оружием, три руки спереди держат головные уборы, а еще одна рука с винтовкой оказалась сзади. И эта рука – седьмая. Меньше – куда ни шло, все-таки война. Но больше…
Времени исправить ошибку у меня не оставалось: надо было убрать железный каркас, восстановить складки, привести в порядок после этой работы мастерскую. И тогда я прибег к приему, которым пользуются иногда живописцы, сдающие халтуру заказчикам. Чтобы отвлечь внимание от недостатков, они где-нибудь в нижнем углу портрета или натюрморта рисуют зеленую собаку.
– А это что за собака? – удивляется заказчик.
Художник начинает объяснять «творческий замысел», долго сопротивляется, но в конце концов обещает замазать собаку. Заказчик с удовлетворением подписывает протокол о приемке работы, и все стороны, довольные, расходятся. Следуя этому мудрому принципу, я рано утром перед приходом комиссии опустил ухо у одного солдата сантиметра на три ниже другого. Только я слез с лесов и убрал доски, которые мешали смотреть памятник, в мастерскую пришла комиссия – человек пятнадцать – двадцать.