Такая долгая жизнь
Шрифт:
В последующие дни Геббельс нигде не появлялся. Прошел слух, что «маленький министр» попал в опалу. Но вот он снова, по словам Брэндэнджа, появился как ни в чем не бывало на приеме.
Топольков доложил об этом послу.
Тот никак не прореагировал на это.
— Меня пригласили выходной день провести на побережье. Могу я отлучиться? — спросил Топольков.
— Конечно, конечно. Я сам собираюсь завтра поехать выкупаться на Ванзее.
Из дому Топольков позвонил Брэндэнджу:
— Энд, мы можем ехать.
— Олл
— Поедем двумя машинами?
— Зачем? Можно на моей.
Брэндэндж, подъехав к Тополькову, посигналил.
Топольков запер дом, прошел садом, любуясь молодой завязью яблонь. И подумал о Маше: «Яблоки кислые. Как раз то, что нужно Маше…»
— Хочешь посидеть за рулем, Юрас? — спросил Брэндэндж.
Езда за рулем доставляла Тополькову удовольствие. У Брэндэнджа была новенькая «БМВ». Машина, послушная каждому его движению, легко бежала по автостраде.
Мягко шуршали шины по асфальту. Слева и справа мелькали красночерепичные крыши фольварков, окруженных зеленью яблоневых садов. Дорога была чисто прибрана: ни клочка бумаги, ни окурка.
Брэндэндж швырнул потухшую сигарету в раскрытое окно.
— Меня тошнит от этой немецкой чистоты, — сказал он. — Я человек чистоплотный. Но, по-моему, всему есть предел.
Миновав Гюстров, «БМВ» через полчаса домчалась до Ростока. От Доберанерплац Топольков свернул влево, мимо завода «Нептунверфт», к «Мариене». Уже около самого завода Юрий Васильевич сделал еще поворот налево — через железнодорожный переезд — и направо, дорога вывела их напрямую на Варнемюнде. Их путь лежал мимо заводского аэродрома. Несмотря на субботний вечер, то и дело со взлетной полосы поднимались «Хейнкели-111».
— Вот оно — чрево войны! — кивнув в сторону завода, сказал Брэндэндж.
В Варнемюнде Топольков и Брэндэндж остановились в разных отелях. Топольков выбрал маленький отель на Кирхенштрассе. Хозяева были ему знакомы и брали небольшую плату за ночлег. Брэндэндж остановился в отеле побогаче.
— На ночь я хочу взять девочку, Юрас. А завтра в девять обязательно встретимся на пляже.
— О’кэй, — сказал Топольков.
Брэндэндж пересел за руль, «БМВ» рванулась с места и исчезла за поворотом.
Оставив чемодан в своей комнате, Топольков пошел побродить по городу. Стоял тихий летний вечер, а окна отелей и пансионатов в большинстве своем были закрыты, зашторены. Только у самого пляжа в нескольких отелях окна были настежь, и оттуда доносились музыка и голоса.
Сам пляж широкой желтой полоской тянулся от мола на запад. Солнце висело еще довольно высоко, но на пляже тоже людей почти не было.
Оживленно было только в рыбачьей гавани. Пахло рыбой, мокрыми снастями, смолой.
— Сегодня хорошо идет салака, нам не до отдыха, — сказал рыбак, когда Топольков заговорил с ним.
Юрий Васильевич зашел в пивную на набережной. Ему нравились эти пивные: маленькие, на несколько человек,
— Ейн маль биер. (Один раз пиво. Одно пиво.) — Сел в угол на деревянную скамью и стал читать надписи, которые по разрешению хозяина делали местные рыбаки на деревянной стене. Надписи были разные: житейско-философского характера, шуточные, назидательные. Большинство из них было сделано на платдойч (северонемецком наречии). Юрию Васильевичу помогал английский, он читал платдойч без труда. Ему понравилась надпись: «Счастлив тот, кто обладает чувством юмора». Тут же была сделана приписка: «И не утратил его в наши дни…»
«А я вот, кажется, утратил чувство юмора и потому несчастлив…» И снова мысли о Маше, о причинах ее молчания овладели им. Он расплатился и вышел, но эти мысли не покидали его весь вечер и долго не давали ему заснуть.
Около шести часов утра его разбудил хозяин отеля, бородач лет шестидесяти, бывший рыбак.
— Вас спрашивают внизу. — Вид у хозяина был неприветливым, и он почему-то все время отводил глаза в сторону.
Внизу, уже одетый, стоял Брэндэндж.
— Юрас, кажется, началось… — сказал он. — Германские войска перешли границу твоей страны.
— Откуда ты знаешь?
— Мне позвонили из Берлина.
Новость была такой, что у Тополькова мурашки побежали по спине.
— Я сейчас, мигом!
Он вбежал наверх, быстро собрался и вернулся вниз. В машине работало радио. Топольков сразу узнал голос Геббельса. Министр пропаганды зачитывал правительственное заявление, в котором говорилось, что русские исподтишка готовили удар по Германии. «Только прозорливость фюрера спасла немецкий народ от гибели — Германия нанесла упреждающий, превентивный удар…»
Тяжело стало на душе. Невыносимо. Юрий Васильевич снова подумал о Маше: «Только бы она не выехала…»
— Что ты хочешь от наци, Юрас, — наконец услышал Топольков голос Брэндэнджа. Он и раньше что-то говорил, но Юрий Васильевич, занятый своими мыслями, как бы отключился от всего и понял смысл только последней фразы: — Что ты хочешь, Юрас, от наци… Это бандиты с большой дороги…
— Где у тебя Москва?.. Давай поймаем Москву!
Брэндэндж одной рукой управлял машиной, другой стал крутить ручку настройки. Москву удалось поймать не сразу. Но вот он… голос далекой Родины…
«Хорошие вести поступают с южных полей нашей страны. Сотни тракторов и комбайнов вышли на поля Кубани и Дона, чтобы собрать богатый урожай нынешнего года. В Большом академическом театре Советского Союза сегодня состоится спектакль «Лебединое озеро», — говорил диктор.
— Что за черт! Война ведь…
— Ничего удивительного, Юрас, — сказал Брэндэндж. — Пока машина раскрутится…
Лондон передал короткое сообщение о нападении гитлеровцев на Советский Союз. В сообщении также говорилось, что сегодня в палате общин выступит премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль.