Такая долгая жизнь
Шрифт:
Но «старушка» не остановилась, напротив — прибавила шаг.
Комендант с красноармейцами поспешили за ней:
— Стой, тебе говорят!
Тут «старушка» по-молодому сиганула в соседний двор, юркнула в густой кустарник, но уйти ей не удалось.
На другой день начальник контрразведки корпуса батальонный комиссар Оксен доложил командиру, что «старуха» оказалась переодетым немецким диверсантом, что на нашу территорию заброшено несколько человек с целью выследить и убить командира 8-го механизированного корпуса Рябышева, заместителя командира по политчасти
Вечером командир корпуса спросил бригадного комиссара Попеля:
— Что скажешь, Николай Кириллович?
— Что скажу? Цель ясная — обезглавить корпус. Но зачем? Конечно, убить несколько командиров Красной Армии для врага всегда полезно. Но вместо убитых пришлют других…
— Вот и я об этом думаю, — перебил комиссара Дмитрий Иванович. — Заметь: сначала выследить, а когда будет приказ — убить! Убить, надо полагать, в такой момент, когда замена будет невозможна, потому что начнется…
— Война? — спросил Попель.
— Ты думаешь не так?
— Нет, почему же, логично, — согласился комиссар. — И если это так, то война не за горами.
— А разве мы этого не чувствуем?
— Да! — Попель встал и, поскрипывая начищенными сапогами, подошел к окну.
Не раз комиссар и командир корпуса в последнее время говорили об этом. Слишком много фактов свидетельствовало о том, что начало войны приближается с катастрофической быстротой. Но из штаба округа и из Москвы приходили указания: не паниковать! Не поддаваться на провокации! Бдительно нести охрану государственных границ! Учить личный состав владеть новой техникой…
Взамен устаревших машин «БТ», «Т-35», «Т-26» с очень ограниченным моторесурсом в корпус прямо с заводов стали поступать средний танк «Т-34» и тяжелый танк «КВ». Оба танка имели мощные дизельные моторы, прочную броневую защиту и сильное вооружение. Прибывшие новые танки занимали свои места в освободившихся от старых машин боксах и ставились на консервацию. Крупных военных маневров вблизи границы не проводилось, и новые танки стояли на приколе.
Когда корпус весной посетил начальник бронетанкового управления Красной Армии генерал-лейтенант Федоренко, Рябышев обратился к нему с просьбой разрешить вывести новые танки в поле и дать возможность личному составу «почувствовать» новые машины. Начальник бронетанкового управления отказал:
— Зачем гусей дразнить: стоите ведь у самой границы. Когда надо будет — нарком даст команду…
Оба, и Рябышев и Попель, вспомнили этот разговор. «Не дразнить гусей! Не паниковать! Не поддаваться на провокации!» — вышестоящие начальники как заклинание твердили эти слова.
Рябышев достал боевое расписание войск и склонился над ним:
— Надо полностью заправить танки и выдать боекомплект… Как думаешь, Николай Кириллович?
— Может, запросим округ?
— А если откажут? Тогда уж не заправишь…
— Не посчитали бы это за самоуправство…
— Ну что ж? Возьму ответственность на себя. — Рябышев решительно поднялся, машинально пригладил густые, гладко зачесанные назад волосы
— Ответственность будем делить вместе, — сказал Попель.
Когда Рябышев получил приказ выехать к границе, бригадный комиссар сказал ему:
— Поступили мы правильно. Вот и в округе забеспокоились.
Стоял солнечный июньский день. Дорога к границе лежала вдоль тучной хлебной нивы. Урожай обещал быть богатым. Когда по надобности остановились в одном месте, боец охраны бросил пилотку на хлеба — она даже не упала на землю: такими густыми и крепкими были колосья.
— Смотрите, освобожденные братья наши без буржуев какой хлеб вырастили!.. — восхищенно сказал боец.
— Хлебороб? — спросил Рябышев красноармейца.
— Так точно, товарищ генерал. Скучаю по земле. Осенью мне срок выходит. Как думаете, демобилизуют?..
Рябышев ничего не ответил. Молча сел в машину, и «эмка» зашуршала шинами по гравию. Закончилось хлебное поле. Дорога пошла по лесу. По обочинам появились топкие заболоченные места — вблизи была пойма реки. Весенние талые воды еще не совсем опали, и пойма простиралась почти до самой дороги. На ровной безлесной местности стало посуше, но дорога была узкой, а косогоры глинистые, скользкие.
Всю эту местность пересекало множество речушек. Попадались довольно крупные речки. Мосты через них были недостаточно надежными. «Один, два, десять танков пройдут… а сотни?.. Надо выслать саперов — укрепить мосты… Доложу в штаб армии», — решил про себя генерал-лейтенант.
К вечеру подъехали к Перемышлю. Солнце стояло еще высоко, летние дни были длинными. На фоне синего, начинающего уже темнеть неба виднелась древняя крепость города.
Перемышль был оживленнее Дрогобыча, где располагался штаб корпуса. На улицах довольно людно, почти все дороги — мощенные булыжником.
В Перемышле, как и было обговорено, генерал-лейтенанта Рябышева ждал бригадный комиссар Щаренский из Управления погранвойск республики.
С бригадным комиссаром генерал-лейтенант не раз встречался на совещаниях. Дошли до Рябышева и слухи о болезни Щаренского. Вид у бригадного комиссара был неважный — лицо нездоровое, серо-землистого цвета. Но о здоровье Щаренского спрашивать не стал: помочь ничем не мог, а сочувствовать? Он сам не любил, когда ему сочувствовали.
Вместе отправились в штаб погранотряда. Начальник погранотряда, увидев незнакомого генерал-лейтенанта и бригадного комиссара, сначала растерялся.
— Докладывайте бригадному комиссару, — приказал Рябышев.
Подполковник молодцевато бросил руку к зеленой фуражке и бойко отрапортовал:
— Товарищ бригадный комиссар, на вверенном мне участке за прошедшие сутки никаких происшествий не произошло.
— Так уж и никаких, — по-штатскому перебил подполковника Щаренский.
— Летают, конечно, немцы над нами. Прошлой ночью гул танков был слышен за речкой, фарами светили… Но мы уже к этому привыкли…
— Ну-ка проедем на НП, — приказал бригадный комиссар.