Такая долгая жизнь
Шрифт:
— Ты паникер! — сказал Батюков. — Если бы я не знал тебя около двух десятков лет, я бы мог подумать о тебе дурно.
— А в чем же выражается мое паникерство?
— Хотя бы в том, что ты заранее берешь на вооружение оборонительный вариант. А это и есть паникерство! Ты забыл слова, — уже жестоко, по-командному, рубил Батюков, — «малой кровью, на чужой территории!..». На чужой! — еще раз повторил он.
Через несколько дней советской делегации разрешили посетить французские авиационные заводы.
Одним из старейших был завод Блерио.
В 1909 году Блерио
«Свершилось чудо! Францию и Англию соединил воздушный мост!»
По тем временам это было огромное достижение.
Всю свою жизнь Блерио посвятил авиации. Но в тридцать шестом году это был немощный, больной старик.
Завод его располагался в живописной местности на берегу Сены.
Старейшее авиационное предприятие Франции находилось в запустении. В опытном цехе сразу собирали несколько самолетов. Но уровень производства в нем был как в кустарной мастерской: медники стучали деревянными молотками, клепали вручную.
Только завод Мессье, где делали посадочные и тормозные приспособления, колеса и амортизаторы, был более или менее на уровне современной техники.
Советская делегация посетила также предприятия Рено, который выпускал самолеты «кардон» и пассажирские самолеты «симун» и «гоэлан».
Завод находился в парижском предместье Бийанкур.
Это было крупное предприятие, и порядка в цехах здесь было больше, чем у Блерио.
Советскую делегацию сопровождал бывший министр авиации, сенатор Луи Шаброн.
— Да, господа! Франция потеряла превосходство в воздухе, — признал он. — Теперь мы ставим перед собой более скромную цель — добиться равновесия сил с Германией.
— А вы знаете, какое количество самолетов выпускает Германия? — спросил Путивцев.
Шаброн ушел от прямого ответа.
— Мы хотим выпускать сто самолетов в месяц, — сообщил он.
Уже когда русские собирались покинуть завод, к комкору Эйдеману подошел корреспондент авиационного журнала «Эр»:
— Господин Эйдеман, что вы можете сказать о выставке?
— Выставка хорошо организована. Мы увидели здесь много интересного.
— Что вы думаете о французских самолетах?
— Есть хорошие спортивные и пассажирские машины. Но я человек военный, а военные самолеты, честно говоря, не произвели на меня большого впечатления.
— А ваше мнение, экселенц? [18] — обратился корреспондент к рядом стоявшему с Эйдеманом русскому с ромбом на петлицах.
— Я разделяю мнение комкора и хочу добавить, что заводы, которые нам показывали, сильно уступают авиационным предприятиям Хейнкеля, на которых мне приходилось бывать.
18
Ваше превосходительство (франц.).
После того как русские попрощались с французами, Эйдеман предложил Путивцеву:
— Пройдемся пешочком. Для здоровья полезнее.
Они пошли по тихим, безлюдным улицам Бийанкура. Здесь ничто не могло мешать их разговору, никто не мог их подслушать.
— Я знаю, что ты не раз бывал в Германии, у Хейнкеля,
— Нет.
— В Испании появилась новая модификация «мессершмитта», и нашим «ишачкам» приходится трудно, — признался комкор.
— Я знаю об этом.
Вдруг Эйдеман сказал:
— Однажды я застал Михаила Николаевича [19] в кабинете у окна. Он сидел в кресле и смотрел в небо. Лицо его мне показалось озабоченным. Я спросил его, о чем он думает. «Я мечтаю», — ответил Михаил Николаевич. Это было для меня неожиданным: военный, маршал — и вдруг… «мечтаю». А Тухачевский улыбнулся и сказал: «Я недавно перечитывал «Записки о 1812 годе» и нашел в них такие строки: «Суворов был мечтателем. Занимаясь поправлением крепостей в Финляндии, он писал Горчакову: «Я в непрестанной мечте». — «И о чем же ты мечтаешь в данный момент?» — спросил я. «Мечтаю о том времени, когда наши самолеты будут летать в стратосфере…»
19
Маршал Советского Союза Михаил Николаевич Тухачевский.
Путивцев знал, что Эйдеман был другом Тухачевского. Он сам любил Михаила Николаевича. Ему было известно, что по настоянию маршала начались работы над реактивными двигателями, которые сулили революцию в авиации.
— К сожалению, среди французов, военных, с которыми мне приходилось встречаться, нет людей, умеющих мечтать. Французская военная мысль в застое. Престарелый маршал Петэн — сторонник позиционной войны — по-прежнему у них высший авторитет.
— Зато немцы многому научились у нас, — вставил Путивцев. — На киевских маневрах я стоял неподалеку от Манштейна и слышал реплики, которыми он обменивался с каким-то немецким полковником.
Эйдеман сказал:
— Дело идет к войне. По сути, она уже началась, в Испании. Вернее, началась генеральная репетиция к большой войне.
— Вчера я поспорил с Батюковым… — сказал Путивцев.
— Батюкова я хорошо знаю, — перебил Эйдеман. — К сожалению, среди наших военных немало людей, которые не понимают, что будущая война будет не похожа на войну гражданскую. Лошадка, дескать, вывезла тогда, вывезет и сейчас. Для Батюкова кавалерия была богом войны. Теперь какому богу он молится?
— Авиации. Он сторонник доктрины Дуэ — Хельгерса.
— Ни один род войск не может выиграть войну без взаимодействия с другими, — убежденно сказал Эйдеман. — Танковые прорывы, танковые сражения, бомбардировавший, бой артиллерии, ну и конечно пехота — вот какой будет война! Откровенно говоря, я пришел к этому выводу после киевских маневров, а ведь Тухачевский об этом писал еще в тридцать первом году в работе «Новые вопросы войны». Какой все-таки дар предвидения!.. Я спросил министра Кота, читал ли он труды Тухачевского. Он их не читал. Тогда я спросил, неужели он не понимает, что линия Мажино не может служить надежной защитой, что стратегия немецкого генерального штаба от Шаргорста до Шлиффена всегда утверждала: нанесение удара там, где его меньше всего ждут, например, через Бельгию… Он мне ответил, что занимается авиацией, а в вопросах сухопутных войск некомпетентен…