Такая долгая жизнь
Шрифт:
Тогда Рольф подозвал Колесникова, и тот перевел: Рольф очень просит подарить на память твою карточку, которая стоит на комоде. Он сказал еще, что очень и очень извиняется и понимает, что так не принято поступать, но ему очень хотелось бы увезти на память твою карточку.
Карточка была прошлогодней. Ксеня была снята в зимнем пальто с меховым воротником и в модной шляпе с перьями…
— Ты тут прямо как кинозвезда! — похвалил Колесников. — Подари, пусть берет, — посоветовал он.
Рольф очень благодарил.
Когда
— Ты все-таки напрасно подарила этому немцу карточку, — не выдержал Михаил.
— А мне приятно, что моя карточка будет в Германии, — заявила Ксеня.
День для Михаила, как всегда, начался с забот.
Утренние газеты сообщали о Пленуме ЦК ВКП(б).
Центральный Комитет подчеркивал значение новой Конституции, которая обеспечивала дальнейшую демократизацию социалистического строя.
В постановлении Пленума резкой критике подверглись те республиканские, краевые и областные партийные организации, которые допускали в своей практике кооптацию членов партии в райкомы, горкомы, подменяли систему выборности назначенчеством.
Постановление прямо указывало, что за последнее время факты вопиющей запущенности партийно-политической работы допущены в Азово-Черноморском крайкоме, Киевском обкоме и ЦК КП(б)У и других краевых и областных партийных организациях.
Путивцев сразу же подумал о Шатлыгине. Шатлыгин работал в крайкоме недавно. Но именно он отвечал за промышленность и за кадры. «Может, еще обойдется», — подумал Михаил. Но когда через три дня он приехал в крайком и зашел к Шатлыгину, понял: не обошлось.
Приемная Шатлыгина была непривычно пуста.
— Здравствуйте, Зоя Петровна, — поздоровался Путивцев с секретаршей. — Валерий Валентинович у себя?
— У себя. Заходите, Михаил Афанасьевич.
Путивцев открыл дверь в кабинет:
— Разрешите?
Шатлыгин сидел один в глубине просторного кабинета за массивным столом. Рядом на столике — несколько молчавших телефонов. Сиротливо вдоль стен стояли десятки пустых стульев. Было непривычно странно видеть этот кабинет таким пустым. Шатлыгин поднялся из-за стола, как всегда, пошел навстречу и, когда они сошлись, не протянул ему руку, как обычно, а обнял.
— Садись!
Они сели рядышком на стулья.
Михаил не знал, с чего начать разговор. Помог ему Шатлыгин.
— Пришел попрощаться? — спросил он. — Я тоже хотел тебя видеть…
— Валерий Валентинович, может, еще обойдется? — Но слова эти самому Путивцеву показались жалкими.
— Нет, Михаил. Уже есть решение крайкома…
— И куда же вы теперь?..
— Пока в распоряжение Харьковского обкома КП(б)У.
— Но ведь вы же не виноваты! Ведь все это было при Рогожине, а вы здесь без году неделя…
Шатлыгин встал. Всего
— Рогожин! Рогожин! Рогожин уже год как не работает. И при мне были и это самое назначенство и кооптация… Спросишь, как же так? Сначала не вник как следует. Горкомы некоторые и райкомы продолжали действовать по инерции… Ты знаешь, что такое инерция? Если она идет от хорошего — это великая сила, а если от плохого — тогда худо. А преодолеть ее сразу — попробуй! Так что не будем все валить на Рогожина… Как у тебя в городе? — с прежней доброжелательной интонацией спросил Шатлыгин.
— Работаем… Но вот что-то первый вызывает.
— На который час? — поинтересовался Шатлыгин.
— Да вроде уже и пора. — Михаил несколько смутился, будто он хотел поскорее закончить этот нелегкий для них обоих разговор.
— Тогда иди. И прощай! Прощай, конечно, не в том смысле, — поправился Шатлыгин. — До свиданья…
— Я надеюсь, что нам еще придется поработать вместе, — сказал Путивцев. — Знаете, как в пословице: гора с горой не сходится, а человек с человеком…
Помощник первого секретаря, увидев входившего в приемную Путивцева, недовольно сказал:
— Борис Николаевич уже второй раз справлялся о вас.
В приемной сидели несколько человек. Путивцев поздоровался со всеми и поспешил в кабинет первого. Тот разговаривал по телефону с Москвой. О чем, Михаил не вслушивался, он все еще был под впечатлением разговора с Валерием Валентиновичем.
Наконец секретарь крайкома положил трубку, и Путивцев, нарушая установившееся правило, заговорил первым:
— Извините, Борис Николаевич, я опоздал на несколько минут — был у Шатлыгина.
Секретарь знал об отношениях Путивцева с Шатлыгиным. Побарабанил пальцами по столу.
— Да, — сказал он, — Валерий Валентинович работник дельный, опытный. А вот просмотрел… Жаль! Очень жаль…
— Но он же не виноват, Борис Николаевич…
Забелин внимательно посмотрел на Путивцева, но ничего не ответил. Снова побарабанил пальцами:
— Я вызвал тебя, чтобы поговорить о другом… Крайком не удовлетворен делами на металлургическом заводе, на «Гидропрессе» и кожевенном заводе.
— Металлургический выполнил план на сто пять процентов, «Гидропресс» — на сто семь, кожевенный — на сто два, — сказал Путивцев.
— Речь идет о другом. Тебе известна установка партии, поддержанная народом: пятилетку — в четыре года. Значит, план должен выполняться не на сто два — сто пять процентов, а на сто двадцать — сто двадцать пять. Арифметика простая.
— Арифметика простая, Борис Николаевич, — согласился Михаил. — Но на металлургическом заводе новая мартеновская печь и тонколистовой стан второго трубосварочного еще не отлажены, а на кожевенном заводе меняется устаревшее оборудование.