Такая долгая жизнь
Шрифт:
— Представляю тогда, как часто ты бываешь на других заводах!
У Путивцева с Колесниковым сохранились дружеские отношения, которые сложились еще тогда, когда они работали вместе: Колесников — директором завода, а Путивцев — секретарем парткома. Их первое знакомство началось с пикировки.
— Тут у меня уже был один комиссар, — с ехидцей намекнул Колесников на Ананьина. — Так вот знай! Я сам себе комиссар!
— А я сам себе академик, — не растерялся Михаил.
Колесников вдруг улыбнулся:
— Значит,
Путивцев и Колесников подружились даже семьями, но на людях они как бы стеснялись своих чувств и нередко препирались по пустякам. Эта пикировка не обманывала близко знавших директора и секретаря в те годы. Кузьма ж Хоменко в то время работал не на заводе, а в лекторской группе райкома, тонкостей этих взаимоотношений не знал и принял слова своего директора всерьез.
— Михаил Афанасьевич был у нас неделю назад…
— Вот уже защитник у тебя объявился. Нет чтоб поддержать директора в его справедливой критике. Ведь без критики…
— …и самокритики… — добавил Михаил, и оба, Путивцев и Колесников, рассмеялись.
Хоменко слегка сконфузился: разыграли его товарищи.
Втроем, Путивцев, Колесников и Хоменко, — у Митрофанова были какие-то неотложные дела в завкоме — пошли по заводу.
— Весной начинай озеленение территории, как и договорились на бюро. Надо сделать площадки для отдыха, разбить скверы…
— Весной начнем. Проектировщики уже работают.
— Как дела во втором трубосварочном?
— Тонколистовой стан еще не отлажен как следует.
— Реконструкцию бандажного заканчиваете?
— Заканчиваем.
В новотрубном цехе, который по старинке называли Манессманом, с мороза было немного душновато — пахло разогретым металлом, машинным маслом. Тяжелые, гулкие удары пильгерстанов сотрясали воздух. При каждом ударе в желобах вытягивались длинные, раскаленные докрасна трубы. По роликам они подавались к механической пиле. Ее диск легко входил в податливый, разогретый металл.
— Пусть немцы посмотрят, как наши, советские рабочие освоили их станы да и превзошли кое в чем, — не без гордости сказал Колесников.
В цехе было чисто, так, как может быть чисто на металлургическом заводе. Но Михаил заметил, что многие шибки в окнах выбиты:
— А это у тебя что? Для вентиляции?
— Говорил же Петрову несколько раз! — сказал Колесников. — А вот и он сам. Ну я ему сейчас выдам!..
Навстречу шел, почти бежал начальник цеха. Ему доложили: в цехе секретарь горкома и директор завода, и он, естественно, торопился. Колесников, не дав ему поздороваться как следует, взял за локоть. Они приотстали. Когда Петров догнал их, лицо его было красным и обиженным.
— Кто поедет встречать немцев? — спросил Путивцев Колесникова, будто ничего не заметив.
— Мы с Хоменко…
— Но
— Ничего, «эмка» вместительная. Переводчицу, в случае чего, Кузьма на колени посадит. Он у нас холостяк. Ему можно.
Михаил шутки не принял.
— Завтра вечером позвони мне, скажешь, что и как с немцами. До свиданья. В горкоме меня ждут люди.
В середине дня Путивцеву в горком позвонил директор кожевенного завода Щеглов:
— Михаил Афанасьевич! Мы с Глафирой просим вас с Ксаной в выходной прийти к нам.
— Что у тебя там, банкет?!
— Михаил Афанасьевич, ну что вы так прицепились к этому слову? Просто Глафире моей исполняется тридцать лет.
— Вряд ли мы сможем… — заколебался Путивцев.
— Михаил Афанасьевич, я тут разносолов всяких заготовил. Живем-то раз…
— Не знаю, — повторил Путивцев.
— Правильно Глафира мне сказала: теперь Путивцевых к нам не затащишь — высоко взлетел Михаил Афанасьевич…
Знал, шельмец, что после этих слов Путивцеву трудно будет отказать.
В тридцать третьем году Путивцев работал на кожевенном заводе секретарем парткома. У директора завода Щеглова была одна слабинка: любил хорошо поесть, хорошо одеться, покупал заграничные вещи. Однажды Щеглов пригласил Михаила Путивцева с Ксеней к себе домой.
— Посидим по-домашнему, по-семейному, — сказал он.
— Почему бы нам действительно не пойти? — сказала Ксеня о разговоре с Щегловым. — Ты каждый день на заседаниях… Мне надоело в четырех стенах сидеть. Вот пойду скоро на работу…
О работе они уже говорили не раз. Ксеня сама пока не очень рвалась на службу. Ей и дома при ее трудолюбии хватало забот. Да и Вовка еще мал: и накормить, собрать в школу…
Но Ксене нравилось поддразнивать Михаила. Знала, что он не хочет, чтобы она пока устраивалась на работу.
— Ты хочешь пойти к Щегловым? — напрямик спросил ее Михаил.
— А почему бы и нет?
— Значит, пойдем.
У Щегловых Ксене было весело. Щеглов то и дело приглашал ее танцевать.
— «У самовара я и моя Маша… вприкуску чай пить будем до утра…», — потихоньку напевал он ей на ухо.
Потом станцевали танго.
— Хватит, Костя, — сказала Ксеня, — а то твоя Глафира устроит тебе концерт. (Ксеня знала, что жена Щеглова очень ревнива.)
— Подумаешь, Глафира… — грозно сказал Щеглов, но все-таки с опаской косанул взглядом в сторону жены.
Михаил был удивлен, застав у Щеглова большую компанию — человек двадцать. Был там и Спишевский со своей молодой женой Лидией Васильевной.
Но не число гостей поразило Путивцева, а стол: балыки, черная икра, поросенок, начиненный гречневой кашей, гусь с яблоками, шоколадные конфеты.