Такая короткая жизнь
Шрифт:
– Вот мы и пришли, – сообщила Люба.
Игнат взял её за руку.
– Давай ещё встретимся, – предложил он, притягивая к себе упирающуюся девушку.
Любе казалось, что эти нагловатые руки и губы, касающиеся её тела, грубо разрывают возникшую было ниточку доверия.
– Нет! – вырываясь, крикнула она и, хлопнув калиткой, исчезла в саду.
Скрипнула дверь – и бойкий разговор прервался: взгляды женщин скрестились на вошедшей. Потом разговор возобновился.
– То-ро-пи-ца,
Необычайно тучная, она, казалось, с трудом выдавливала из большого тела слова, и они, рождаясь в хрипе, неприятно ранили слушавших.
– Сваха Степанида, а это мать Игната Зинченко, – указывая на тощую, по-старушечьи высохшую женщину, представила гостей Надежда.
Люба смущенно покраснела. С того самого вечера она больше не видела Игната, и тем неожиданнее был для неё приход свахи.
– Усе живуть в паре, – хрипела Степанида, – люди, звери, птица…
У нас есть отважный голубь – у вас красавица голубка… Надо их спарувать…
Сваха сделала многозначительную остановку и затем обратилась к
Надежде:
– Шо вы на то скажете, сватья?
– Не знаю, як дочка… – грустно промолвила Надежда.
Люба молча стояла у грубы.
– Стесняеца… – решила Степанида. – Да и шо тут скажешь… Тепер за безруких, безногих дивчата хватаются, не одирвешь… А у нашого голубя усе есть, – гордо произнесла она. – Давайте решим: свадьба колы… Торопица наш голубок… Радость к вам в хату пришла…
– Жизнь покаже: радость чи горе, – оборвала ее Надежда.
Две недели перед свадьбой промелькнули как один день. Надежда придирчиво пересматривала приданое, ибо знала, что скидок на вдовство не будет: бабы пересчитают в скрине белье и одежду, прощупают перину и подушки… Оценят каждую вещь.
Казалось, все продумано и учтено, а душу гложет тоска.
– Нет, не так любили раньше… – осуждает молодых Надежда.
–
Андрей свадьбы не мог дождаться, а этот глаз не кажет… И Любка безучастная, грустная… А все проклятая война… Все спутала, сломала, разрушила. И как ей разобраться в судьбе дочери, если сама по ночам мечется, плачет, зовёт Андрея, если сердце еще тоскует по любимому.
ЗАМУЖЕСТВО
Над станицей неслась грустная свадебная песня. На эту волнующую мелодию по зеленым улицам и переулкам, вдоль извилистого ерика торопились люди: всем хотелось побывать на первой послевоенной свадьбе.
Сотни глаз рассматривали невесту. Радовались. Завидовали. Обсуждали.
Среди поющих дружек Люба стояла неподвижно, как статуя, но такое отчаяние было на её лице, что у близких тоскливо сжималось сердце.
– Не пришел… – думала она, с болью вспоминая, как бессонными ночами ждала Игната, чтобы объясниться и решить свою судьбу.
– Не
Надрываясь, пели дружки, и Любе до слёз было жаль себя, Николая, погибшую на войне любовь…
И пробивающиеся сквозь шум и гам одобрительные замечания:
– Гарна невеста!
– А платье длинне…
– И я соби такэ пошью…
– Придане тоже ловкэ… – совсем не радовали её, ибо эти смотрины были ей в тягость.
Вдруг толпа хлынула на улицу.
– Едут! Едут! – на разные голоса закричали женщины и дети.
Вздрогнув, Люба отступила назад, но потом вновь застыла, напряжённо всматриваясь вдаль.
Над клубами пыли языками пламени взвивались ленты, дымились чёрные гривы, всё громче позвякивал бубен, визжала гармошка, под свист неслись запенившиеся кони.
Линейка и два шарабана остановились у двора; и друзья жениха, весёлый зубоскал Петро Заяц и лихой Андрей Заболотный, соскочили с линейки и рванулись к калитке. За ними, опираясь на палку, спешил жених, бледный, в новой гимнастерке, с белым цветком на груди.
Гармонист, наверное, цыган, лихо наяривал на гармошке. Позади всех подтренькивал на бубне пьяненький дед Степан.
Дружно навалились на калитку. Стянутая толстой веревкой, она заскрипела, но не поддалась.
– Ишь яки быстри! Выкуп давайте! – горланили женщины, кто чем подпирая калитку.
– Открывайте! – требовали с улицы.
– Без выкупа не дамо… Поворачивайте назад! Таких женихов нам не треба!
Надеясь победить силой, парни напирали на доски.
– Ох, боюсь за вас, – ехидно кричала старшая Надеждина сестра
Дуня, сильная, краснощекая женщина. – Согрешите, хлопцы!
– Тильке через мий труп! – орала Наталья, дразня мужчин красивыми белыми зубами.
– Давай на твий труп упаду я… – тяжело дыша, предлагал Петро Заяц.
– Ой, не можу! – визжал кто-то.
– Отпусти руку…
– Не лапай…
– Отчиняйте…
– Жадобы… – сквозь шум и гам слышались короткие фразы.
Видя, что молодежи не справиться с женщинами, хлопцев потеснил сват Федор, сводный брат жениха.
В толпе одобрительно загудели:
– Хведька герой!
– Станицу освобождав…
– Фрицев до Берлина догнав…
– Бабы сразу перед ным ляжуть…
Фёдор подкрутил чёрные усы, сгрёб с груди на плечо полотенце, чтоб были видны боевые ордена и медали, с ловкостью фокусника достал откуда-то четверть вишнёвой наливки и, размахивая ею, ласково обратился к женщинам:
– Ну, девушки, молодушки! Открывайте калиточку! Пустить! Та с такими красавицами и погулять, и выпить хочется…
– А ты заходь, хороший мужичок, – первой подобрела Наталья.
–