Такие разные миры. Сборник
Шрифт:
Куда его ведут?
За воротами тюрьмы ждала карета с конвоем из вооруженных прусских кавалеристов. «Они хотят отправить меня обратно во Францию, – подумал Бакунин. – В Париж, на свободу! Даже эти прусские мерзавцы не желают пачкать руки моей кровью. Может быть, один-двое из них услышали на суде мое заявление, мою мольбу, мои надежды и мечты о благе всего человечества».
Всходило солнце – белесое пятно на водянистом германском небе. Бакунину было отведено место у окна. Один вооруженный конвоир сел рядом, двое – напротив. Шторки на окнах
Он был так уверен, что его отвезут в Париж! Но Франция лежала в противоположной стороне. Бакунина охватил ужас.
– Это дорога не на Париж, – пробормотал он, повернувшись к сержанту.
– А с чего вы взяли, что вас отправят именно туда? – ухмыльнулся сержант.
– Чтобы избавиться от меня, – сказал Бакунин.
– Они и так от вас избавляются, – сказал конвоир.
– Но куда мы едем?
Сержант ответил не сразу. Сперва оценивающе посмотрел на младших по званию. Разговоры с заключенными не поощрялись. Но никто из этих людей не осмелится донести. А дорога впереди долгая.
– Для пруссов вы обуза, герр Бакунин. Но власти не хотят, чтобы ваша кровь была на их руках.
Большое ранимое сердце Бакунина затопила мучительная надежда. Сменившаяся невыносимым ужасом.
– О чем вы думаете? – спросил сержант, наблюдавший игру эмоций на печальном измученном лице.
– Вижу две возможности, – сказал Бакунин. – Первая, и наименее вероятная, что вы отвезете меня куда-нибудь – допустим, в Швейцарию, – отпустите на свободу, с приказанием никогда не возвращаться. Это было бы самое лучшее решение, с какой стороны ни посмотреть.
– Ах, Бакунин, – сказал сержант, – ну вы и мечтатель.
– Вторая возможность – боюсь, что более реальная, – состоит в том, что вы найдете по дороге укромное место – какую-нибудь рощицу, например, – и там…
– И там?.. – подбодрил сержант.
Бакунин не смог договорить до конца. Он лишь провел рукой поперек горла.
– Возьмите сигару. – Сержант достал из внутреннего кармана маленький кожаный футляр.
– Последняя сигара приговоренного? – спросил Бакунин, протягивая руку к футляру.
Пальцы дрожали, как ни старался он не показывать страха.
– Не совсем. – Сержант вдруг устал играть с этим жалким и смешным человеком. – Мы направляемся к австрийской границе, и там вы будете переданы властям.
– Австрия… – медленно проговорил Бакунин. – Но они же меня убьют!
Сержант пожал плечами:
– Вы сами виноваты. Не следовало публиковать памфлет, призывающий к развалу Австрийской империи. Даже убийство не так отвратительно, как побуждение масс к восстанию против законной власти.
Бакунин откинулся на спинку сиденья. Теперь он все понял. Они едут к Праге. Самый плохой вариант, хуже просто некуда.
Сейчас, лежа на кушетке в доме, который так напоминал его прямухинский, он думал о том, как был наивен
– Слышал, вы пишете, – сказал Мерчисон.
Цицерон не стал утруждать себя вопросом, от кого Мартин это слышал. Мартин по-своему был обходителен. Консул подозревал, что если этот человек или силы, которые он представляет, смогли осуществить то, что с ним до сего момента происходило, то следить за ним и видеть, что он пишет, для них дело несложное и само собой разумеющееся.
– Так, кое-какие заметки, – ответил Цицерон.
– Я бы очень хотел взглянуть на них, – сказал Мартин. – Любые слова, написанные знаменитым Цицероном, будут приняты с восторгом.
– Мне присуще естественное авторское тщеславие, – сказал Цицерон. – Писатель всегда надеется, что сказанное им переживет его. Полагаю, к вашему веку искусство переписывания достигло невиданных высот?
– Вы правы, мы кое-чего добились, – ответил Мартин. – У нас имеются механические средства копирования и публикации. Мы способны весь мир ознакомить с вашими новыми заметками. Это может принести вам большую славу.
– Как уже было с моими ранее написанными работами? – вкрадчиво спросил Цицерон.
Мартин кивнул, не успев себя одернуть. Симмс и другие предупреждали, чтобы он не слишком откровенничал с симулякрами. Но умный человек, такой как Цицерон, легко сложит два и два.
– Ваши труды, те, что сохранились, изучают у нас в школах.
– В каких школах? В каких странах? Мартин, который это век? Вы призвали меня с того света? Вероятно, нет, поскольку я, бесспорно, обладаю материальностью. Но вы воскресили часть меня – может быть, мой призрак или дух. Я прав?
– Что-то в этом роде, – сказал Мартин, поскольку отрицать было бесполезно. – Пока я не могу обсуждать подробности. Может быть, позже. А теперь будьте добры, покажите, что вы написали.
– А если я не захочу показывать?
– Я прошу только из вежливости, – сказал Мерчисон. – Все, что вы написали, находится в моем распоряжении – можно ознакомиться в любое время.
– А если бы я все уничтожил?
– Мы бы реконструировали. Марк Туллий, мне кажется, вы осознаете свое положение. Почему бы просто не передать нам записи, тем самым избавив себя и нас от ненужных трений?
– Ну, стало быть, у меня нет выбора. – И Цицерон указал на стол, где лежала небольшая стопка бумаги.
Мерчисон поблагодарил и исчез.
Следить за ходом времени в этом облачном царстве не было никакой возможности, но, как и рассчитывал Цицерон, Мартин вернулся очень быстро. В руке он держал записи Цицерона, выполненные в виде мелких рисунков, напоминающих иероглифы.
– Цицерон, что это за чертовщина? Шифр? Если так, уверяю вас, мы способны его разгадать.
– Вовсе не шифр, – сказал Цицерон. – Это скоропись моего собственного изобретения.