Такие разные миры. Сборник
Шрифт:
– Нет, – сказал Кемаль.
– Послушай меня, малыш. Сейчас я веду много сложных переговоров. В рабочих целях я… пустил наследство твоего отца в оборот. Я не могу просто взять и сорвать переговоры, изъяв твою долю из капитала. В твоих интересах, малыш, оставить ее у меня, ибо текущие сделки удвоят сумму. Через год ты станешь совершеннолетним. Тогда я с удовольствием отдам тебе все. Даю слово. Что скажешь?
– Нет, – повторил Кемаль.
– Ты сомневаешься в моем слове?
– Мог бы, если подумать. Я просто хочу получить то, что принадлежит мне по праву. – Кемаль старался сохранять
– Тебе еще нет двадцати одного!
Это был слабый довод.
– На Марсе совершеннолетие наступает в восемнадцать, – дерзнул напомнить Кемаль.
– Ты не марсианин, ты меркурианец! По нашему закону совершеннолетие наступает в двадцать один! – проревел Гордон, и его лицо побагровело, обретя сходство с марсианским закатом.
– По-твоему, я меркурианец, – сказал Кемаль. – Но я прожил на Марсе шестнадцать лет из двадцати.
– Ты знать не знаешь, что здесь творится, – сбивчиво проговорил Гордон. – Все, что я сделал, совершено для твоего блага. И ты, Кемаль, должен был получить образование, чтобы занять подобающее место в иерархии Меркурия-Прайм.
– Мне нет дела до твоих причин, – сообщил Кемаль. – Со мной ты не посоветовался. Если хочешь моего сотрудничества, то обращайся со мной как со взрослым и отдай мою долю.
– Кемаль, я же сказал, что сейчас мне крайне невыгодно изымать твое наследство из моих общих фондов. Обещаю, что через шесть месяцев ты получишь все.
– Нет.
Гордон вздрогнул от этого убийственного ответа.
– Но я же дал слово. Ты что, вовсе не доверяешь мне, Кемаль?
– Ты уже спрашивал, – холодно проговорил тот. Он смотрел в дядины прищуренные глаза, но боковым зрением видел, что оцепенели все, кроме Далтона, который поигрывал столовым ножом. – Нет, дядя Гордон, я не доверяю тебе.
На шее Гордона вздулись жилы, на лбу и над верхней губой выступили бусины пота.
– Кемаль, – произнес он медленно, почти с мольбой, – я понимаю, что ты зол на меня. Но клянусь, что все исправлю. Торжественно тебе обещаю. Все отцовское наследство с процентами за четыре месяца. Разве не справедливо?
– Нет, – подвел черту Кемаль.
– Ты безрассуден и неотесан! – Гордон, не в силах больше сдерживаться, вскочил с кресла и отшвырнул его так, что оно врезалось в драгоценную настенную лепнину и, старое, разлетелось на куски. – Вон отсюда! Проваливай, пока я не убил тебя собственными руками!
«Попробуй», – хотелось предложить. Но Кемаль решил, что сказанного достаточно. Он встал, поклонился и покинул комнату для аудиенций.
Тем же вечером Кемаль заказал ужин в свой номер люкс. Слуга принес его на узорном подносе. Возле дымившихся блюд лежал плотный конверт. Кемаль вскрыл его и обнаружил документ о передаче ему личного имущества его отца, Оссипа Гавилана, с процентами.
Кемаль внимательно изучил бумагу. Она была подписана, заверена – вроде в порядке. Документ давал ему право ознакомиться с бухгалтерской отчетностью и финансовыми операциями, осуществленными после кончины отца, и выяснить, не было ли каких злоупотреблений.
Однако имелось условие. Кемаль может получить наследство только после того,
Кемалю отчаянно хотелось воли и денег, но еще больше он презирал Гордона и совершенно не доверял ему. Не унаследовал ли он, кроме денег, что-то еще, нужное Гордону? «Поездка в Каллаг значительно приблизит меня к свободе, – подумал он, – но я не подпишу этот договор вслепую».
– Мои очи отверзнуты, дядюшка, – произнес он негромко.
Немного позднее прибыл гонец с запечатанным договором и новыми проездными документами от Гордона. Транспорт был готов доставить Кемаля в Каллаг, когда тот сочтет возможным. Кемаль понимал, что это означало «прямо сейчас», совсем как в военном училище.
Гордон времени не терял. Но Кемаля это устраивало. Чем раньше он покончит с делом и заживет своей жизнью, тем лучше.
Кемаль оказался единственным пассажиром в межаркологическом шаттле, который должен был доставить его в Каллаг. Он разместился в роскошной маленькой каюте.
Женщина-пилот, уже находившаяся в переднем отсеке, объявила взлет. Кемаль пристегнулся, и они снялись с Меркурия-Прайм.
Вскоре приступили к спуску. Поверхность Меркурия представляла собой адское зрелище даже при взгляде в затемненные поляризованные иллюминаторы. Большей частью – плоская пустыня, очищенная от песка и прочего мусора. Скалы сложились в причудливые конфигурации, как по задумке иномирного скульптора-сюрреалиста. Почва растрескалась безумным узором, но это был чуждый узор – не тот, что можно встретить в земной пустыне. Ветер и прочие силы создали высотные нагромождения скальных пород. Хаос расставил груды камней в манере, характерной для меркурианских стихий.
Пока шаттл спускался, Кемалю открывались бесконечные километры конструкций, похожих на железнодорожные пути. Он знал, что это солнечные коллекторы – единственные искусственные сооружения на поверхности Меркурия. Они сохранились с начала колонизации как следы попытки добраться до ископаемых сокровищ планеты.
Всмотревшись перед собой, Кемаль различил только плотный массив на горизонте: Колейный Город.
Все выглядело странно, но самым чуждым был свет, который распространился, едва шаттл вошел в атмосферу. Цвета вокруг смутно напоминали обрывки эйдетических грез – яркие золото и багрянец с переходом в фиолетовые тона, щедро залитые яростным светом недалекого солнца.
Колейный Город быстро приблизился. Это было уродливое сооружение: черная железная жаба, приплюснутая к курящейся почве; шишки и выросты на шкуре оборачивались обзорными шлюзами, обсервационными балконами и ощетинившимися датчиками коллекторными устройствами.
Янтарный шаттл Короля-Солнце миновал город и устремился дальше, низко летя над изломанной поверхностью Меркурия.
Через несколько минут Кемаль заметил на безрадостной пустоши черное отверстие. Оно преобразилось в пещерный вход, а позади него пассажир увидел линию терминатора, разделявшую светлую и темную стороны Меркурия. Корабль замедлил ход, завис и начал спускаться в пасть пещеры.