Таких не берут в космонавты. Часть 1
Шрифт:
— Что ж, ребятки, давайте-ка посмотрим, какая она эта ваша «Юность».
Глава 20
После вчерашнего снегопада город Кировозаводск преобразился. Не чищенные с утра в выходной день тротуары, выглядели будто бы посыпанные лебединым пухом. Берёзы уже не позвякивали на ветру оледенелыми ветвями — их кроны казались облепленными ватой. Небо за утро почти очистилось от облаков. Оно выглядело ярким, праздничным. По-праздничному улыбались и шагавшие рядом со мной Алексей и Иришка. Они уже позабыли о вчерашней перепалке. Размахивали руками. Болтали без умолку. Своими звонкими голосами
«Эмма, ты знаешь какой сегодня день?» — спросил я.
«Господин Шульц, сегодня двадцать третье января две тысячи двадцать шестого года, пятница…»
«Это у тебя там пятница. А у меня здесь воскресенье. Но я не это имел в виду. Сегодняшний день — первый день в этой моей второй молодости, когда всё точно будет не так, как в прошлый раз. Такого ещё не было. На этой неделе я то и дело испытывал дежавю. Как в случае с тем сгоревшим сараем. Или в случае со сдохшими барбусами. Больше такого не случится. Во всяком случае, не здесь: не в Кировозаводске. Сегодня я должен был приехать в Москву. Понимаешь? Но я этого не сделал. Вместо этого я вместе со своими юными приятелями иду на экскурсию в современный советский общепит».
Резкий порыв ветра покачнул стоявшую у края тротуара берёзу — та сбросила нам на головы накопленные за вчерашний день снежинки.
Черепанов вскрикнул, втянул голову в плечи. Иришка громко взвизгнула: весело, не испуганно. Я зажмурил глаза и выждал, пока развеется снежная пелена.
«Эмма, вот об этом я тебе и говорил. Все события теперь будут неожиданными. Как в первый раз».
Вчера Лукина и Черепанов меня заверили, что идти от Иришкиного дома до кафе «Юность» недалеко. Это «недалеко» мы сегодня прошли примерно за полчаса. За это время у меня замёрзли пальцы и кончик носа. На ресницах Иришки скопились не растаявшие снежинки. Щёки Черепанова пылали, будто намазанные румянами. Лукина мне указала на видневшееся вдалеке одноэтажное здание. Рассказала, что кафе построили «совсем недавно»: два года назад. Алексей меня заверил, что «в „Юности“ не хуже, чем в московском ресторане». Иришка кивнула и подтвердила его слова: «Да, там красиво».
При виде кафе «Юность» я невольно вспомнил свою любимую берлинскую кофейню. Воскресил воспоминания о дурманящем запахе жаренных кофейных зёрен и об аромате свежей выпечки. Будто наяву ощутил на языке вкус штруделей с яблочным повидлом и пончиков с шоколадным кремом. Рот наполнился слюной, а живот призывно застонал. Мы с Иришкой сегодня не завтракали. На этом настоял я: сказал, что бессмысленно идти в кафе, если не будем голодными. Виктор Семёнович отреагировал на мои слова ироничной усмешкой. Вера Петровна покачала головой. Но Иришка меня послушалась.
Мы перешли через проезжую часть. Я рассмотрел стоявших около входа в кафе людей. Над их головами кружил смешавшийся с паром табачный дым. Это картина мне показалась странной, потому что память подсказывала: во времена моей юности советские люди курили везде и всегда (и уж тем более, в ресторанах и в кафе — исключениями являлись разве что школы и детские сады). Но посетители кафе сейчас дымили на улице. Я поинтересовался у Иришки и Черепанова: те сообщили мне, что днём в зале кафе «Юность» не курили. На мой вопрос «почему» они пожали плечами и повторили: «Не курят».
Я посмотрел на огромные панорамные окна кафе — «стекляшки», как называли подобные заведения в Москве. В стёклах отражалось яркое
Черепанов взглянул на Иришку, недовольно скривил губы.
— Вот и твой Тюляев, — тихо сообщил он. — Уже проголодался ни свет ни заря.
— С чего это он мой? — так же тихо ответила Лукина.
Геннадий Тюляев и братья Ермолаевы рассматривали нас с нескрываемым удивлением. Они стояли у ведущих к входу в кафе ступеней с непокрытыми головами, в расстёгнутых пальто, из-под которых выглядывали тёплые вязаные жилеты и воротники рубашек. Геннадий усмехнулся — его жидкие чёрные усы некрасиво искривились. На меня и на Иришку Тюляев бросил лишь мимолётный взгляд. Всё своё внимание он сосредоточил на раскрасневшемся лице Черепанова. Я заметил, что Алексей распрямил спину, словно хотел выглядеть на пару сантиметров повыше. Он не сводил взгляда с лица Геннадия.
— Череп, а ты-то сюда чего прёшься? — спросил Тюляев. — Здесь не кружок математики. И не картинная галерея.
— Не твоё дело, Тюля, — огрызнулся Алексей. — Не суй свой нос, куда не просят.
Он насупился: принял суровый, неприветливый вид.
Тюляев высокомерно усмехнулся, перевёл взгляд на меня.
— Показываете московскому мальчику наши достопримечательности? — спросил он. — Устроили ему культурный досуг?
Я почувствовал ядовитую иронию в его словах.
Шагавшая рядом со мной Лукина тряхнула головой — с её шапки посыпались снежинки.
— А что, не имеем право? — спросила Иришка.
Геннадий взглянул на Лукину, поднял на уровень груди руки (между пальцев его правой руки дымилась сигарета).
Дымок от кончика сигареты тонкой струёй взлетел вверх и улетел в направлении стеклянных окон кафе.
— Имеете, — сказал Тюляев. — У всех советских людей одинаковые права. Даже у Черепанова. Так написано в нашей конституции. С уверенностью вам это говорю, как будущий юрист.
Стоявшие рядом с Геннадием братья Ермолаевы рассмеялись, словно их приятель рассказал анекдот. Я заметил, что один из Ермолаевых посматривал в основном на меня. Я с уверенностью не определил, тот ли это Ермолаев, с которым у меня во вторник случилась стычка около школьного туалета. Отметил, что ни Тюляев, ни Ермолаевы не протянули мне и Алексею руки для рукопожатия. Мы прошли мимо них к ступеням, вдохнули смешавшийся с табачным дымом холодный уличный воздух. Я повернулся к ученикам одиннадцатого «Б» класса спиной, пропустил вперёд Иришку и Черепанова.
Алексей произнёс:
— Придурки.
Я бросил взгляд через плечо. Одиннадцатиклассники никак не отреагировали на брошенное Черепановым слово, они будто бы его не услышали. Я прижал к уже заледеневшему кончику носа ладонь, краем глаза всё же посматривал на Тюляева и его приятелей. Но те от нас уже отвернулись, продолжили беседу и курение. Я едва не споткнулся о крутую ступень, взобрался на площадку у входа в кафе. Лёша Черепанов распахнул дверь, пропустил меня и Иришку в помещение. Я с удовольствием вдохнул тёплый воздух, различил в нём ароматы выпечки, крепкого чая, корицы и мяты.