Таких не берут в космонавты. Часть 1

Федин Андрей Анатольевич

Сегодня я снова проснулся в холодном поту, когда понял во сне: мой Голос исчез. Я уселся на кровати, тряхнул головой и тут же улыбнулся. Потому что осознал: я сел самостоятельно, моё тело слушалось меня превосходно. Сообразил, что без посторонней помощи встану с кровати и пойду в уборную. Где сделаю все необходимые дела опять же сам и без боли. Вновь представил приснившиеся мне недовольные лица сидевших в зрительном зале граждан.

«Идите… в лес, граждане», — мысленно сказал я.

Вздохнул.

«Эмма,

а ведь этот сон был не таким уж и страшным, — сказал я. — Если разобраться. Ужаснее было бы очнуться на койке в немецкой клинике. Наполовину парализованным и старым».

* * *

После пятого урока я сообразил, что в этой новой реальности моё собственное прошлое только что сделало крутой поворот. Притом, что я для этого резкого изменения прошлого ничего не совершил — скорее, «поворот» случился именно благодаря моему ничего не деланью. Потому что в прошлое двадцать второе января шестьдесят шестого года я в это время уже сидел не на уроке математике — в это время от перрона Центрального вокзала города Кировозаводск отправился поезд, на котором я уехал в Москву.

Но уехал я в прошлый раз.

Теперь же я преспокойно следил за тем, как моя двоюродная сестра Иришка Лукина решала на доске задачу.

Я сейчас не разглядывал из вагона поезда мелькавшие за окном купе деревья и столбы.

Вчера родители прислали на адрес Лукиных телеграмму. Сообщили о том, что поехали работать. Написали, что соскучились по мне. Пожелали мне успехов в учёбе. Этот текст я видел и в прошлый раз. Но теперь он произвёл на меня вовсе не то же самое впечатление, как «тогда». Телеграмма просигналила мне не только о том, что путь в Москву открыт. Она мне сказала, что я упустил возможность повидать родителей. Напомнила о том, что папа с мамой теперь приедут домой только летом, на девять дней…

Вот тогда я и обниму их снова.

* * *

После уроков одноклассники вновь предложили мне прогуляться в актовый зал. Но я им опять отказал. Сообщил, что сегодня я буду петь. Но чуть позже: в семь часов вечера. Пригласил всех желающих.

Выслушал бурчание школьников о том, что «семь часов — это поздно».

В сопровождении Лукиной и Черепанова пошёл домой. По пути я сообщил Алексею о том, что задумал.

— Лёша, мне нужна твоя помощь, — сказал я. — Ты ведь учился игре на фортепиано?

Черепанов кивнул.

— Конечно, — сказал он.

Алексей поправил шапку.

— Мы вместе с ним учились, — сообщила Иришка. — У него хорошо получалось. Пока он в прошлом году ни забросил учёбу.

Лукина взяла меня под руку.

— Почему ты ушёл из музыкальной школы? — поинтересовался я.

Взглянул на Алексея.

Черепанов пожал плечами.

— Зачем мне эта музыка? — сказал он. — Я ведь космонавтом буду.

Космонавтам музыка не нужна.

Алексей посмотрел на меня, но тут же опустил глаза. Шмыгнул носом.

— Да и… батя в прошлом году пианино продал, — сообщил Черепанов, — перед тем, как от нас ушёл. Где бы я после этого репетировал? Мама сказала, что без того пианино у нас дома теперь хоть развернуться можно. А то раньше там было не пройти, не проехать.

Он пнул ботинком попавшуюся ему на пути ледышку — та улетела в сугроб.

— Но ты же ещё помнишь, как играть на пианино? — спросил я.

— Руки помнят, — ответил Алексей.

Он посмотрел на свои раскрасневшиеся от мороза пальцы.

Лукина дёрнула меня за руку.

— Он хорошо играл, — заверила Иришка. — Преподаватели его постоянно хвалили.

— Хвалили, — выдохнул Алексей.

Из его рта, словно табачный дым, вылетели клубы пара.

— Лёха, хочу, чтобы ты сегодня вечером был моим аккомпаниатором, когда я спою для нашего комсорга школы.

Я спрятал подбородок под воротник пальто, сказал:

— Я мог бы и сам за пианино сесть. Но тогда я не покажу всего, на что способен в вокале. Так что выручай, друг.

Черепанов снова выдохнул клубы пара, заглянул мне в глаза.

— Почему я, почему не Иришка? — спросил он.

Мне показалось, что его голос дрогнул.

— Потому что в ближайшие месяцы я буду много петь. Не только сегодня вечером.

Я развёл руками и заявил:

— У меня снова есть Голос. Понимаешь? Я загружу его по полной программе. Буду очень много петь. Я прикинул, что только до конца учебного года поучаствую минимум в семи концертах…

Черепанов вскинул брови — они спрятались под шапку.

— Серьёзно? — произнёс он. — В семи?

— Почему в семи? — спросила Иришка. — Разве будет столько праздников?

Я кивнул.

— Будет.

— Ну-ка…

Черепанов принялся загибать пальцы.

— Двадцать третье февраля, — сказал он. — Восьмое марта…

Он сощурил глаза.

— День космонавтики, — подсказал я.

— … День рождения Ленина, — продолжил Алексей. — Первое мая. День Победы… Что ещё?

— Школьный выпускной у нас будет, — напомнила Лукина.

— Точно.

Я покачал головой.

— Про выпускной вечер я не вспомнил. Это будет восьмой концерт. Наверное. А седьмым станет День города. Вы забыли о нём?

— Точно! — сказал Черепанов.

— День города, — сказал я, — это будет главный концерт. Я надеюсь, что нас на него пригласят. Он пройдёт не в нашей школе, а во Дворце культуры. Мы с тобой, Лёша, выступим там перед кучей народа!

Алексей вздохнул

— Почему я, почему не Иришка? — повторил он.

Я взглянул на сестру — Лукина тоже дожидалась моего ответа.