Таких не берут в космонавты. Часть 2
Шрифт:
— Что ещё я мог тогда сказать? Разумеется… бросился. С ломом в руках. Мой поступок многим бы показался идиотским. Если бы я тогда не вынес из сарая мальчишку. Осинкину тогда повезло, что я выбрал не ведро, а лом.
Учительница кивнула.
— Действительно, — сказала она, — повезло.
Она повернула голову, посмотрела за окно. Развалины сгоревшего сарая она не увидела: для этого ей пришлось бы подойти к окну и взглянуть вправо. Некрасова будто бы вспоминала, как я в январе распахнул окно и выпрыгнул из класса в сугроб.
— Вы верите в вещие
— В сновидения? — удивилась учительница.
— Да, в вещие сны.
Я упёрся в столешницу парты локтями, чуть склонился вперёд — на десяток сантиметров приблизил своё лицо к лицу Некрасовой.
— Лидия Николаевна, вы помните, «Песнь о вещем Олеге» Александра Сергеевича Пушкина? — спросил я. — Скажи мне, кудесник, любимец богов, что сбудется в жизни со мною…
Некрасова кивнула и ответила:
— … Но примешь ты смерть от коня своего…
— Точно, — сказал я.
Посмотрел учительнице в глаза и спросил:
— Лидия Николаевна, а представьте, что я выбрал лом не случайно. А потому, что знал: в сарае заперт ребёнок. Потому и ринулся через окно: понимал, что важна каждая секунда.
Взгляд учительницы стал серьёзным.
— Вася, ты знал о том, что в сарае заперт Коля Осинкин? — спросила Лидия Николаевна. — Как ты об этом узнал? Ведь мы же выяснили, что завхоз запер его там случайно.
Я пожал плечами.
— Лидия Николаевна, как я мог об этом узнать? В тот день я мимо сарая не проходил: Лукины живут с другой стороны от школы. С Осинкиным я впервые встретился уже в сарае. Завхоза в тот понедельник я тоже не видел.
Я развёл руками.
— Разве что…
Я замолчал.
Всё так же смотрел Некрасовой в глаза.
— Что? — спросила учительница. — Вася, я пока не понимаю, на что ты намекаешь.
— Мы говорим о вещих снах, Лидия Николаевна, — сказал я.
Учительница моргнула.
— Хочешь сказать: ты увидел горящий сарай и запертого в нём мальчика во сне? — спросила она. — Потому и ты побежал за ломом? Ты был уверен, что Коля Осинкин оказался в ловушке? Ты спас его… неслучайно?
Я чуть откинулся назад, поднял над партой руки и показал Некрасовой свои ладони.
Сказал:
— Ничего подобного я не говорил. Это вы сами только что придумали. Лидия Николаевна, я рассказывал вам о поэзии Пушкина. Того, который Александр Сергеевич. От поэзии мы с вами перешли к обсуждению снов.
Я прижал ладони к столешнице и заявил:
— Лидия Николаевна, вы ведь сами мне только что рассказали, что сегодня ночью вам приснился странный сон. Волнительный сон, тревожный и очень реалистичный. Вы только что назвали этот сон вещим.
Некрасова удивлённо вскинула брови.
— Я рассказала? — переспросила она. — Какой ещё сон? Вася, я тебя не понимаю.
Учительница покачала головой.
— Лидия Николаевна, сегодня вам приснилось, что вы очутились в будущем, — сказал я, — перенеслись почти на двадцать пять лет вперёд. В своём сне вы снова приехали в деревню Полесье, которая недалеко от Бреста. Вам было
Глава 15
Задребезжал школьный звонок — я замолчал, но не отвёл взгляда от лица Лидии Николаевны. Видел, что мои слова учительницу смутили и озадачили. Окрашенные хной волосы Некрасовой блестели при свете ламп. Поблёскивали и глаза учительницы. Лидия Николаевна смотрела на меня настороженно. Я отметил, что мои слова всё же пробудили в ней любопытство. Сигнал звонка стих — будто бы расстроено скрипнула подо мной деревянная лавка.
— Ты сказал: двадцать второе июня тысяча девятьсот девяносто первого года? — спросила Некрасова.
Я кивнул.
— Да, вам приснилось, что прошло ровно пятьдесят лет со дня начала Великой Отечественной войны, — сообщил я. — Вы будто бы приехали к той братской могиле, где в сорок первом году похоронили вашего сына вместе с другими жертвами фашистской бомбёжки. Вы обнаружили, что власти возвели около той могилы настоящий мемориал. На новеньких плитах вы прочли знакомые фамилии тех людей, которые вместе с вами выехали в сторону Минска в том самом эшелоне. Вы снова увидели там фамилию своего сына. А ещё прочли там своё имя и фамилию. Лидия Николаевна, вы знаете, что в списках погибших у той братской могилы значитесь и вы?
Некрасова кивнула.
— Да… — сказала она. — Знаю. Вася, а ты как об этом узнал?
Я покачал головой.
Сообщил:
— Я об этом не знал. Вы мне об этом только что рассказали.
Учительница нахмурилась.
— Лидия Николаевна, — сказал я, — почему вы не настояли на том, чтобы те списки исправили?
Некрасова дёрнула плечом, чуть заметно улыбнулась.
— Зачем? — спросила она. — Вася, я ведь в тот день тоже умерла: там, в вагоне поезда, вместе с Колей. После той бомбёжки у меня полностью поседели волосы. Я за несколько минут прожила всю оставшуюся жизнь. С того дня я больше не живу — я доживаю.
Лидия Николаевна покачала головой.
— Да и не так просто исправить те списки на каменных плитах, — сказала она. — Они ведь не чернилами написаны. Пусть всё остаётся, как есть. Не знаю, где меня похоронят. Но я хочу, чтобы моё имя значилось и там: рядом с именем моего сына.
Я вздохнул и продолжил:
— Лидия Николаевна, вопрос о той ошибке в списках задал вам во сне мужчина, которого вы встретили около Полесского мемориала. Вы этого мужчину сразу узнали. Несмотря на то, что с момента вашей предыдущей встречи он постарел на пятьдесят лет, а его лицо обезобразили шрамы от старых ожогов. Вот только вы не сразу поверили своим глазам. Как и тот мужчина, который при виде вас будто бы потерял дар речи. И вы сказали мужчине в ответ те же слова, которые произнесли сейчас: о том, что предыдущие пятьдесят лет вы не жили, а доживали. Знаете, что удивительно? Мужчина сказал вам, что он почти пятьдесят лет испытывал те же чувства.