Таких не берут в космонавты. Часть 2
Шрифт:
Я подтянул к груди одеяло, поправил подушку и скомандовал:
«Эмма, читай».
«Двадцать второго июня тысяча девятьсот девяносто первого года наша страна отметила памятную дату, — продекламировала моя виртуальная помощница, — пятьдесят лет со дня начала Великой Отечественной войны. Именно в этот день, пятьдесят лет назад, войска гитлеровской Германии вторглись на территорию СССР. Одними из первых с немецко-фашистскими захватчиками тогда столкнулись жители Брестской области…»
«…Чтобы не усомнились:
Она добавила после паузы:
«Господин Шульц, помимо этой статьи я нашла три тысячи триста двенадцать упоминаний…»
«Стоп, Эмма, — скомандовал я. — Помолчи немного. Дай подумать».
Не меньше пяти минут я смотрел на тёмный прямоугольник окна.
Слушал шуршание страниц Иришкиного учебника и собственное сердцебиение.
Затем всё же пробормотал:
— Scheisse.
В субботу утром за завтраком Иришка спросила:
— Вася, ты часом не заболел? Вася!
Она постучала ложкой по чашке.
Я отвёл взгляд от трещины на стене, посмотрел на свою двоюродную сестру.
Поинтересовался:
— Почему ты так решила?
Иришка указала не меня чайной ложкой, чуть сощурилась.
— Я же вижу, что ты сегодня странный, — сказала она. — Слышала, как ты ночью ворочался на кровати, скрипел пружинами. Из-за этого скрипа я несколько раз просыпалась. А ещё ты полночи кряхтел, как старикашка. Теперь вон, с краснющими глазищами сидишь. Ты вообще сегодня спал или так и ворочался до утра?
Я заглянул в чашку, где на поверхности кружили крупинки высушенных чайных листьев.
Ответил:
— Вздремнул немного.
— Ты температуру померил? — спросила Иришка. — Может, тебе врача пора вызывать?
Она положила ложку на стол, шумно отхлебнула из чашки. Не сводила с меня глаз.
Я усмехнулся и покачал головой.
— Всё нормально со мной. Точно. Это я ночью рассказы нашей классухи вспоминал. Она нам вчера рассказывала о начале войны. Рассказала, как попала под бомбёжку, через несколько минут после того, как эшелон с женщинами и с детьми отъехал от станции. Тогда много людей погибло. Некрасова несколько дней приходила в себя после контузии в доме незнакомой женщины. Ты знаешь, что её муж и сын погибли в июне сорок первого?
Лукина повела плечом.
— Слышала… что-то об этом. Девочки в школе говорили.
— Сына Лидии Николаевны похоронили в братской могиле в белорусской деревне, — сообщил я. — Вместе с другими жертвами той фашистской бомбёжки. Около этой братской могилы после войны положили памятные плиты с именами пассажиров, погибших во время бомбёжки эшелона. Лидия Николаевна каждый год туда ездит: летом, во время школьных каникул.
Иришка вздохнула.
— Кошмар, — сказала она. — Классуха тогда чуть постарше нас была. Сразу потеряла и мужа и сына. Ужас.
Лукина покачала головой.
— Ей в
— М-да, — произнесла Иришка. — Хорошо, что я вчера с вами не пошла. Тоже бы сегодня всю ночь в постели ёрзала.
В школе около гардероба меня и Иришку встретили Черепанов и Надя Степанова. Они не пошли в класс — отозвали нас в сторону: к окну. Выждали, пока мимо нас пройдут шумные школьники. Переглянулись, точно заговорщики. Я отметил, что Черепанов и Надя сегодня выглядели почти такими же не выспавшимися, как и я (будто тоже вечера вечером прослушали статью из газеты «Брестский курьер»). Черепанов тряхнул портфелем, шумно выдохнул.
— Вася, мы тут подумали, — сказал он, стрельнул взглядом в Надино лицо, — насчёт вчерашнего…
Черепанов замолчал, проводил взглядом троих взъерошенных пионеров, словно увидел в них вражеских шпионов.
Пионеры поднялись по лестнице на второй этаж.
Алексей продолжил:
— Я про того мужика вчерашнего говорю. Который нашей классухе жизнь портит. Про алкаша в майке.
Черепанов будто в поиске поддержки взглянул на Надю.
Степанова кивнула.
Лёша перевёл взгляд на меня и спросил:
— Может, мы сами на него заявление в милицию напишем? А чего он над ней издевается?! Она уже которую ночь толком не спит. Сама об этом вчера говорила. Так она и в больнице окажется. Из-за недосыпания. Да и нервы этот алкаш ей портит.
Я увидел, как Черепанов сжал кулаки.
Надя будто бы невзначай прикоснулась к Лёшиной руке.
— Я понимаю, что он ветеран, — сказал Алексей. — Но её нам тоже жалко! Пусть отселят его в другой дом. Или пускай в вытрезвитель его по вечерам увозят. Чтобы он там буянил. А нашей Лидии Николаевне чтобы жить не мешал.
Надя Степанова кивнула.
— Я согласна с Алёшей, — сказала она. — Давайте в милицию сообщим.
Надя и Лёша посмотрели мне в глаза.
— О чём вы говорите? — спросила Иришка. — Что за мужик? При чём здесь Лидия Николаевна?
Я поднял руку — Лукина замолчала. Я пообещал Иришке, что позже ей «всё расскажу»: дома.
— А можно с Генкой Тюляевым поговорить, — заявила Надя.
Она взглянула на Черепанова и поспешно добавила:
— Генка, конечно, вредный. Но он ведь неплохой парень. Его отец — начальник милиции. Пусть Гена с отцом посоветуется. Может, его папа нам поможет…
— Только не Тюляев, — заявил Алексей. — Вы хотите, чтобы о нашей классухе потом сплетни по школе ходили?
Иришка нахмурилась. Но промолчала.
Надя вздохнула и сказала:
— Ладно. Тогда… сами в милицию пойдём. Вася, я правильно говорю?
Степанова, Черепанов и Лукина взглянули на меня — замерли в ожидании моего решения.
Я покачал головой и заявил:
— Не нужно пока никакой милиции. До понедельника подождите.
— Почему?
— Потому что в понедельник милиция, быть может, уже и не понадобится.