Такси на комоде

Глебова Елена Сергеевна

А дальше вечер занялся столь приятным, непринуждённым и милым общением, что Такаси казалось, что он снова вернулся в свою семью, в Японию. Глебушкины усадили их c Лидой за стол. Глава семьи, свекровь красотки Лены Глебушкиной, которую дома звали просто "Рая" до войны была артисткой в местном доме кино. Коренастая, крупная, плечистая женщина, настоящая русская, с широкими бёдрами и крепкими сильными руками она умела делать всё. При явном дефиците продовольствия в Черяпинске стол Глебушкиных ломился от всевозможных блюд, кои Рая стряпала быстро и потрясающе вкусно из самых простых и обычных продуктов. Такаси, мучительно долго привыкавший к рациону советского человека и частенько мучающийся дома несварением желудка от русских котлет и печёнки в подливе, с удивлением открыл для себя такое разнообразие всего того, что можно запросто приготовить дома, что меню "Медведя" как-то сразу померкло перед кулинарным мастерством Раи.

– Ешьте, Такаси, не стесняйтесь! Это окрошка, - приговаривала

Рая, заправляя квасом новый для Такаси суп.

– Это съедобно?
– испуганно покосился Такаси на тарелку со странным на вид для него содержимым, - как можно есть мусор?

Такаси с его утончённым, очень глубоким знанием русского языка намеренно употребил это слово, не понимая, как можно смешивать мелко порубленные продукты и заливать их тёмной кислой жидкостью. Его передёрнуло, а все засмеялись в ответ, - а попробуй, Такаси, мусор ли?!

С этого дня мусор, как назвал её Такаси, или окрошка стала любимым блюдом японца. Такаси открыл для себя русский натуральный хлебный квас, который разливали в эмалированные бидончики с крышкой, узнал, что такое кефир, и был потрясён этим открытием. Но ещё больше его поражал факт, что Рая, работавшая проводницей на железной дороге, из Москвы привозила сумками знаменитое Вологодское масло и колбасы, коими так славился Черяпинск. В самом же Черяпинске этого всего не было. Молочный завод, мясокомбинат работали на полную мощность и отправляли всю свою продукцию в Москву. Периферия и жители самого Черяпинска непосредственно всего этого не видели. В городе, который производил лучшую молочку и колбасы, стояли открытые пустые полки. Люди покупали билеты в столицу и там стояли длинные очереди за маслом и колбасами из своего родного Черяпинска, а потом сумками, на горбу волокли неподъёмные мешки с едой к себе в город, чтобы надольше хватило и родне ещё перепало. Для Такаси всё это было дикостью. Его сознание отказывалось это понимать.

Рая была ровесницей матери Такаси. С ней было крайне интересно и очень-очень тепло. Есть люди-солнышки, с которыми хорошо рядом, уютно и не хочется расставаться. Их мудрое отношение к жизни, их добродушие обезоруживает и заставляет по-новому взглянуть и на саму жизнь, и на все её проблемы. Рая была именно таким человеком. Очень энергичная, она спала, как Пётр I, четыре-пять часов в сутки. Этого времени ей вполне хватало на отдых. Её муж, полтора метра ростом, ровно ей по плечо, был почти всегда под шефе. Будучи четырнадцатилетним подростком во время войны, он сутками без перерыва точил снаряды для фронта, спал прямо на токарных станках. Чтобы такие же дети, как он, как можно дольше работали, им давали спирт с кофеином. Когда война закончилась, из Раиного мужа получился удивительный токарь и столь же удивительный любитель заложить за воротник. После войны мужчин не хватало - перебили всех на фронте, девчата выходили замуж и за калек, и за маленьких, ущербных ростом, и за алкоголиков - лишь бы в штанах. Такаси с удивлением смотрел на этот мезальянс и поражался, как эта интересная сильная волевая женщина выбрала себе вечно пьяного коротышку, правда, очень доброго, но трезвым Такаси его не видел ни разу. И она жила с ним всю жизнь, родила двух сыновей, на ней держался весь дом, и Рая ещё находила в себе силы улыбаться и разливать вокруг себя солнечный свет и тепло. Уже спустя многие годы, продолжая изучать русский язык всё глубже и глубже, постигая историю и культуру этой страны, он понял, сколь велика духовность многих русских, и сколько силы, веры и понимания жизни кроется в их душах. Такаси невольно сравнивал Раю со своей матерью. Мать Такаси была в европейском понимании салонной львицей, роскошной японской женщиной, очень образованной и умеющей великолепно себя подать, окружить кого угодно своим вниманием, легко и непринуждённо поддержать любую беседу, сделать утончённый комплимент, оставляя за собой шлейф восхищённых взглядов и подавленных вздохов. Рая же была простой, бесхитростной, обычной женщиной, не стремящейся изобразить из себя больше того, кто она есть на самом деле, просто очень интересной в общении и при этом душевной. Не ставя перед собой никакой цели произвести впечатление, эта женщина располагала к себе так, как могла это сделать далеко не всякая гейша, точнее, гейся по произношению. Такаси не переставал удивляться, почему русские стараются в произношении часто заменить звук "ся" на "ша": гейся, Мицубиси, его родное имя Такаси - всё заканчивается на "ся", а русские упорно говорят с окончанием "ша". И его жена Лида не была исключением.

В последние месяцы Лида ходила мрачнее обычного. Такаси связывал это с поездкой к матери в Нелазское. Мать Лиды была совсем плоха. Иссохшаяся, она, практически, не вставала с постели. Такаси с Лидой привозили ей лекарства, большие суммы денег, огромные сумки с продуктами. Куда это всё расходилось - не понятно, потому что в доме Лидиной матери всегда было пусто и нечего есть. Скорей всего, таскали сердобольные соседи.

– У смерти на оглядках я, - шептала пересохшими губами Лидина мать, бесцельно глядя куда-то в пустоту, - дожить бы до солнцевсхода, не хочу помирать ночью, жутко ночью-то Богу душу отдавать. Ты, я смотрю, родить надумала, - повернула она голову

в сторону Лиды, - ишь, от нехристя свово. Кого родишь-то? Такого же япошку, как твой муженёк?
– голова женщины бессильно свалилась на бок. В потускневших старческих глазах не отражалось ни боли, ни отчаяния - одна вековая усталость и какое-то равнодушие и к этому миру, и к дочери в том числе.

Лида закусила губу, чтобы не расплакаться. Рядом мелькала Леночка Сухомлинская, поправлявшая подушки Лидиной матери. Леночка ухаживала за тяжело больной, и Лида была втройне щедра с подругой, оставляя ей и деньги, и вещи, и продукты для неё и для больной матери. Леночка брала всё с благодарностью и украдкой так и стригла глазами в сторону Такаси.

– Не приехала на свадьбу мою. Отчего?
– не выдержала, спросила Лида подругу.

– В халате что ль? Ты вон какая барыня, вся разнаряженная. И гости, чай, подстать тебе. А мне в халате рваном и в пальто штопанном ехать, в которых почту по деревне ношу? Да и мать твою без присмотру как оставить?

Лида покраснела и опустила голову:

– Прости меня. Я совсем не подумала об этом. Не позаботилась обо всём, как надо, совсем от счастья голову потеряла.

В ответ Леночка Сухомлинская ничего не сказала, лишь в глазах вспыхнул огонёк, узор глубокой затаённой женской зависти, вспыхнул огонёк и тут же погас.

– Да всё это пустое, пыль всё это. Здоровое дерево дятел не долбит, - как-то неопределённо ответила Леночка и отвернулась.

Больше в Нелазское Лида не ездила. Такаси собирал туда посылки, слал денежные переводы, но всё это было без души, из чувства необоримого долга. Его не любили в семье жены. Мать Лиды смотрела на него, как на человека второго сорта, как на недочеловека вообще. Подруга Лиды, Леночка Сухомлинская, исподтишка так и стригла глазами на Такаси, "как рыбку солила". Для Такаси это не было тайной - он всё это видел, всё понимал, но не акцентировал Лидиного внимания, просто перестал ездить в Нелазское, вот и всё. Утончённый, образованный, интересный, щедрый и при этом ещё с великолепными внешними данными, Такаси никак не мог понять, чем же так не угодил Лидиной матери. И даже будущее Лидино материнство не сблизило, а наоборот разобщило Такаси с его тёщей.

Такаси, потягивая густую домашнюю сливовую настойку на Раиной кухне, чуть на плакал, рассказывая Рае всё это. Это был единственный человек, которому Такаси мог так запросто открыться, и который его понимал и поддерживал. Раина кухня стала его вторым домом и его второй родиной. Такаси отдыхал здесь душой, делясь своими переживаниями и опасениями. Он, наконец, обрёл настоящего друга - Раю, которая была старше его на целую жизнь и мудрее его на несколько поколений. Не знал он только одного: чтобы запомнить его редчайшее, сложное для восприятия имя, семья Раи придумала созвучный русский аналог его имени и фамилии - "Такси на комоде". Логическая привязка к звучанию японского имени впоследствии не раз выручала семью Глебушкиных.

Последняя неприятность, ввергнувшая Лиду в глубочайшую депрессию, была смерть Динки. Открылось это совсем случайно. Шеремет, озверев вконец, стал лишать Лиду прописки в её скособенившемся деревянном доме на краю города. Все знали, что после свадьбы Лида переехала на служебную квартиру Такаси, а посему комнату Лиде полагалось освободить, поскольку в городе, где шла грандиозная промышленная стройка, катастрофически не хватало жилья. Поспешно выполняя очередной приказ, по сути, каприз со стороны Шеремета, Лида, неловко переваливаясь с ноги на ногу, как уточка, поползла к своей старой заброшенной квартире. Во дворе деревянного дома столпился народ. Стояли плотным кольцом, сильно склонившись вниз, с понурыми обескровленными лицами. Лида поспешила в толпу. На снегу лежало бездыханное лохматое громоздкое ещё тёплое тело Динки. Язык её, посиневший, с клочьями белой пены бессильно выпал из раскрытой, сведённой в предсмертной судороге пасти. Рядом валялся недоеденный кусок дорогой колбасы.

– Отравили сволочи, - глухо пронеслось в толпе.

– Да кому ж это было надо? Собака была - сама душа!

– Смотри, Лидка, твоя любимица! И что за падла отравила пса!

Лида горестно закрыла лицо руками и побежала наверх в свою комнатушку. Ноги не слушались, ступени предательски скрипели под её отяжелевшим телом. Сев прямо на деревянной лестнице около своей двери, Лида в голос разрыдалась. Это была её первая горькая потеря. Убили Динку. Кому-то собака помешала. Но кому?

Просидев на холодной лестнице с четверть часа, с пустыми потухшими глазами, с вывернутой наизнанку душой, Лида усилием воли заставила себя подняться на ноги и шагнуть в свою старую заброшенную комнатушку. Собственно, в этой комнате не было ничего такого, чем бы стоило дорожить, особенно в Лидином положении, когда у неё было всё и даже больше. Взгляд упал на старые материны полотенца. Два новых полотенца, которые мать берегла как приданое для непутёвой подавшейся в город дочери, лежали прямо на краю стола. Лида их привезла из деревни, да так ни разу и не воспользовалась. Сложив полотенца в холщовую сумку, Лида обвела бесцельным взглядом комнату, свой позабытый, некогда родной и желанный собственный угол, тяжело поднялась со скрипучего табурета, свидетеля её бурной молодости до знакомства с Такаси, и поплелась к выходу.