Такси на комоде

Глебова Елена Сергеевна

Часть 11. Ржавая игла - проржавевшее счастье или "Тревожные мысли создают маленьким вещам большие тени" (шведская пословица).

Прижав к груди полотенца, словно они сами по себе источали материнское тепло, Лида неспеша поплелась к Шеремету вернуть ключи от своей комнатушки на окраине города. Да, пусть подавятся! Швейцар Юрич на этот раз даже не соизволил её узнать, сначала даже не хотел впускать в ресторан. Кухня встретила Лиду молчаливой атмосферой броуновского движения. И все как будто чрезвычайно заняты, и если раньше её бы облепили девчата со всех сторон и засыпали всевозможными

вопросами, то теперь каждая из них как-то очень сосредоточенно, угрюмо и молчаливо занималась своим делом. Лида оставила ключи от комнатушки администратору "Медведя", сорвав ледяной осуждающий презрительный взгляд. "Чем я провинилась перед ними всеми?
– мучилась Лида, - может, тем виновата, что счастлива? У них нет и десятой доли того, что доступно мне. И самое главное - у них нет моего Такаси. И точит зависть. Банальная бабская зависть по принципу "почему в жизни ей, а не мне?" Все зарились, а мне достался. И вот они бесятся, изображают какое-то дурацкое презрение. А на моей свадьбе и пили, и ели, и песни орали, и "горько" кричали, и слова медовые говорили. Флюгеры несчастные. Куда сволочь-Шеремет смотрит, туда и они все. Мир не меняется".

За эти несколько месяцев с момента свадьбы Лида повзрослела на целую жизнь. Успешная, красивая, более того - любимая искренне и горячо, любимая безумно, безудержно и пылко, она смотрела на меняющийся вокруг неё мир и не принимала сердцем столь стремительно происходящих перемен. Вместе с любовью пришла боль: боль от матери, боль от подруги, боль от коллег, боль от начальства... А, бывает так, что счастье накроет с головой без боли, без обид, без потерь? Или для того, чтобы что-то приобрести, нужно что-то другое потерять? Лиде как никому другому повезло с мужем. Понимающий, очень чуткий, внимательный и заботливый Такаси предвосхищал каждое Лидино желание. Он наблюдал скачки настроения Лиды, но связывал это с гормональными изменениями - по-просту, с вынашиванием ребёнка. Будущая мама имеет право быть капризной, иметь вкусовые и прочие предпочтения, ведь теперь она не одна, и другое существо правит балом и просит то клубники зимой, то пломбира с орехами, то клюквы в сахаре, а то и тёмного пива с вяленой рыбкой.

Принеся полотенца домой, Лида сразу повесила одно из них в ванную. Давно она не была у матери в деревне, и полотенце было как привет из Нелазского. Вечером, вытираясь после принятия ванной, Лида ощутила острый укол, словно кто-то поранил, поцарапал руку. Странное непонятное и очень неприятное ощущение. Лида внимательно осмотрела полотенце. Показалось, наверное. Чудеса, да и только! Через некоторое время из ванной вышел ошарашенный Такаси. Из полотенца он извлёк ржавую старую достаточно крупную иголку, искусно спрятанную в волокнах ткани, продёрнутую среди густой махры. Иголка была столь аккуратно и незаметно вдета, вколота в густые петельки полотна, что обнаружить её простым взглядом на полотенце было невозможно. Лида вздрогнула всем телом. Выросшая в Нелазском, она ещё в детстве слышала о наведении порчи на людей через предметы, в том числе и посредством иглы. Родная бабка подруженьки Лидиной, Леночки Сухомлинской, забавлялась такими вещами, да померла не так давно, деревня вздохнула. Тяжёлый характер был у бабули. Лида вырвала из рук Такаси ржавую иголку:

– Укололся?
– быстро, без охов и ахов по-деловому спросила Лида.

– Да, - Такаси потёр окровавленную лодыжку.

– Плохо, очень-очень плохо, - и Лида, несмотря на отяжелевшие формы, опрометью бросилась на кухню, засыпала солью иглу, а блюдце с иголкой под слоем соли швырнула во дворе через левое плечо.

Всю ночь Лиду бил озноб на нервной почве. Полотенце мамино. Мама не могла такого сделать.

Кто имел доступ в комнату, где жила Лида? Кто мог вонзить иглу в полотенце? Ключ от комнатушки был только у самой Лиды, хотя такой замок легко открывался любой дамской шпилькой. Все версии вели в тупик. Ясно было одно, что полотенца - мамины, а мать такого сделать не могла. Напрашивался вывод: сделал кто-то другой, и этот кто-то имел такой зуб на Лиду, что пошёл даже на такую крайность, чтобы извести девушку. Причём этот кто-то имел доступ и в мамин, и в Лидин дом. Кто это сделал, когда и зачем? Полотенца лежали в сундуке у матери в доме. Никто ими никогда не вытирался. Они были абсолютно новые с фабричными этикетками. Сколько же лет этой игле, и в кого она целилась? В умирающую ли Лидину мать, в саму ли Лиду, или, быть может, в кого-то третьего? Лида уснула на руках Такаси. Такаси убаюкивал её, как ребёнка, бережно кутая в мягкий шерстяной японский плед. "Всё это ерунда, и иголка, и блюдце твоё с солью. Может, всё проще гораздо: на эту иголку был приколот ценник, как это часто делается в торговле в Союзе. Ценник оторвали, а крепко всунутая иголка осталась. Тревожные мысли создают маленьким вещам большие тени, как говорят шведы. Забудь и иди ко мне". Версия Такаси так полюбилась Лиде, что она, в конце концов, сладко зевнула и, свернувшись калачиком, уснула на руках мужа.

"Ценник! Ну, конечно же, ценник! Как же сразу и не догадалась! И надо же, Такаси сразу понял, а мне колдуны мерещиться начали. Ну, бред какой-то!" Лида в душе договорилась сама с собой, убедив свой внутренний голос в собственной нечаянной беспричинной панике. Ну, и впрямь не каждый раз вытираешься после бани полотенцем с иголкой. А ценники прикалывали на иглу в Черяпинске повсеместно. Со временем забылось всё: и смерть Динки, и кривые рожи по отношению к Лиде в "Медведе", и эта несчастная игла, не на шутку перепугавшая Лиду. Любящий Такаси задарил Лиду подарками, и жизнь заиграла прежними красками.

Часть 12. Размером с мизинец.

Январские студёные трескучие морозы в какой-то мере выбивали жителей Черяпинска из привычной колеи: автобусы ползли медленно, как не кормленные, узкие тропинки утопали в рыхлом искрящемся глубоком трудно проходимом снегу, люди кутались в драповые пальто со страшными воротниками из искусственного меха. Счастливчиками были те, кто по великому блату раздобыл себе искусственную шубу или сшил у скорняка натуральную из обрывков меха. Было модным распарывать одежду военных с подкладкой из овчины, и пускать эту самую овчину на женские и детские шубки.

У Лиды Накамото шуба была натуральная из песца, и шапка из песца, перчатки лайковые и высокие югославские сапоги на добротном меху. И всё бы хорошо, но ноги Лиды отекали, и сапоги не застёгивались. Пришлось ехать в роддом в песцовой шубе и деревенских валенках.

Такаси не спал всю ночь. Он попросил отгул у руководства, потому что работать в этот день попросту не мог - ждал рождение ребёнка. Не выдержав, Такаси уехал в больницу, где в больничном белом халате мерил узкие коридоры, пропахшие хлоркой, своими большими размашистыми шагами. Роддом не засыпал ни на минуту. Как безостановочная домна, родильное отделение поглощало и выпускало измученных обессилевших женщин с крохотными ревущими свёртками. Где-то среди них, этих несчастных, рыдающих и зовущих разными голосами своих мам и всех Святых, его Лида. Маленькая, некогда хрупкая и изящная, Лида набрала чрезмерно большой вес для своей субтильной комплекции. Четвёртый час чужих криков и стонов. Такаси казалось, что он сойдёт с ума, если останется в этой камере пыток. Конец ознакомительного фрагмента.

Конец ознакомительного фрагмента.