Талант (Жизнь Бережкова)
Шрифт:
– Это было нечто уму непостижимое! В короткий срок, в какие-нибудь три-четыре месяца, появилось до сорока проектов мощного, или, как мы тогда говорили, сверхмощного мотора. Удивительное дело: лишь прозвучал призыв создать такой мотор, как оказалось, что мы, советские конструкторы, испытавшие столько неудач и еще не имевшие у себя в стране ни одного более или менее современного, по тогдашнему мировому уровню, авиамоторного завода, как будто только этого призыва и ждали.
Мощный советский мотор, мощная авиация, мощная страна - все это тогда как бы носилось в воздухе, этим мы жили, этим дышали. Откуда ни возьмись, хлынула стихия проектов. Помимо нескольких конструкторских бюро, которые по прямому
Научно-технический комитет Военно-Воздушных Сил не мог в порядке своей обычной работы справиться с этим потоком конструкций. Какие из них строить? Какие забраковать? Как отделить, отсортировать добро от зла? Ясности в этих вопросах еще не было, ибо наше моторостроение в тот год, по существу, лишь зачиналось и мы переживали дни творения. Тогда-то и решено было созвать конференцию по сверхмощному мотору.
И вот в зале Научно-технического комитета, на Варварке, собралось около ста человек, в том числе и все авторы проектов.
– На этой конференции, - продолжал Бережков, - мне опять запомнился Родионов, опять поразило в нем сочетание деловой сухости и дерзновения. В небольшой вступительной речи он охарактеризовал задачу конференции: поспорить о проектах и выбрать из них лучшие.
Потом как-то без переходных фраз он нам сказал: "Мы с вами, товарищи, принимаем и даем сражение. Это - сражение с капиталистическим миром за мощность мотора. Судьба нашей страны, товарищи, решается теперь в таких сражениях". Меня опять прохватывало волнение, когда этот, как всегда, очень прямо державшийся, худощавый человек в синем френче с красными ромбами в петлицах произносил слово "сражение".
Больше никаких напутственных или приветственных выступлений не было. Конференция сразу перешла к делу, стали рассматривать проекты.
– О, это было Мамаево побоище!
– весело воскликнул Бережков.
– В зале заседания развешивались чертежи спроектированных моторов; каждый конструктор поочередно докладывал о своей вещи, а потом авторы других проектов разносили ее в пух и прах.
Мы выступили на конференции с проектом "АДВИ-800". Конструкция была вычерчена до мельчайших деталей в натуральную величину, в нескольких разрезах. Некоторые узлы были, кроме того, изображены на отдельных листах, размеры указывались с точностью до одной десятой миллиметра. Рядом мы вывесили таблицы расчетов. Мы стремились даже самой отделкой чертежей утвердить марку АДВИ как передовой конструкторской организации и, несомненно, по сравнению почти со всеми другими проектами показали работу более высокого класса.
Обоснование проекта дал Август Иванович Шелест, с авторитетом которого все считались в этом зале. Концепция нашей вещи была совершенно ясной. В основу взята блочная конструкция "Райта", мотора в пятьсот сил. Вот наши изменения: мы таким-то и таким-то способом еще усиливаем жесткость, меняем размеры, что позволяет резко увеличить число оборотов и добиться мощности в восемьсот сил. Вот наши конструкторские решения, вот наши расчеты.
На конференции при поддержке Родионова
Как? Вы не знаете этого словечка? Тогда я обязан доложить о его происхождении. Это выражение пустил на конференции один из ее участников. Он выступил очень остроумно. И, в частности, рассказал следующее. Однажды к нему, в военное учреждение, вошел изобретатель.
– Товарищ, государственные секреты можно вам сообщать?
– Конечно. Специально для этого сижу.
Изобретатель наклонился и таинственно сказал:
– Газов больше нет.
– Любопытно. Почему?
– Потому, что я изобрел свинтопрульный аппарат, который отражает всякую газовую атаку.
Изобретатель показал чертеж. Представьте себе пулемет. Над дулом помещена подвижная кассета, в которую вставлено огромное количество винтов-пропеллерчиков. Когда противник начинает газовую атаку, надо стрелять из пулемета, который так устроен, что на носик каждой вылетающей пули садится пропеллер и, вращаясь на лету, создает ветер, прогоняющий газ в сторону неприятеля.
Изобретателю был задан вопрос:
– Почему же вы назвали это свинтопрульным аппаратом?
Последовал ответ:
– А как же? Пуля-то с в и н т о м п р е т.
Вся конференция хохотала.
Особенно рьяно обрушивался на всяческую "свинтопрульщину" ваш покорный слуга. И знаете почему? Ведь по природе я сам в высшей степени к ней склонен. Мне всегда мечталось о чем-то совершенно небывалом, необыкновенном, о какой-то ультрафантастической, потрясающей вещи. Однако, к моему счастью, моя судьба сложилась так, что я шел в технике не темными, не дикими путями. К моему счастью, мне с детства довелось общаться с великим ученым и добрейшим человеком - Николаем Егоровичем Жуковским. Огромное значение имели и встречи с Ладошниковым. Сыграло свою роль и влияние моего друга Ганьшина, а затем строгая выучка в институте Шелеста. Все это обуздало меня.
Видите, в каких противоречиях пребывал я тогда: изобретатель, фантазер, я громил изобретательство; русский конструктор, который в душе жаждал потягаться с конструкторами всего мира, я требовал одного - пока лишь следовать за ними. Взять самое передовое из мирового технического опыта и только на этой основе что-то творить, изобретать - такова была наша позиция на конференции, таков был смысл конструкции "АДВИ-800".
19
– Это словечко "свинтопрульщина", - продолжал Бережков, - стало крылатым на конференции. Однако иной раз оно употреблялось так, что во мне опять что-то бунтовало.
Помню, выступил Новицкий. Прошло уже несколько лет с того дня, когда я с ним впервые столкнулся, или, лучше сказать, схватился, в присутствии Родионова на обсуждении проекта "АДВИ-100". Теперь он уже был не начальником отдела моторов Научно-технического комитета, а директором "Моторстроя" на Волге, одной из грандиознейших строек пятилетки. Он по-прежнему ходил в полувоенном костюме, в суконной гимнастерке с отложным воротником, в хромовых сапогах, но поступь стала потяжелее. У меня было впечатление, что среди нас, конструкторов, собравшихся со своими проектами, со своими выдумками и мечтами, он, человек большого реального дела, чувствует себя как бы взрослее всех. Наши страстные споры он слушал порой с чуть снисходительной умной усмешкой, которая, если и уходила с губ, все же читалась в живых карих глазах. Он был вызван с площадки, чтобы сообщить конференции о ходе строительства и перспективах завода. Дело действительно было колоссальным. Уже теперь, на первом году стройки, туда вкладывалось около полумиллиона рублей в день. Думалось ли кому-нибудь в старой России о таком размахе? Мы внимали, затаив дыхание.