Талисман
Шрифт:
— Ну, подходите, — сказал он, — кто первый?
— Ты что, надеешься всех нас вырубить? — спросил Педерсен.
— Если придется — вырублю, — уверил его Джек. — А ты что собираешься делать? Наставлять меня на путь истинный? Подходи!
Беспокойство мелькнуло на лице Педерсена, нескрываемый страх исказил лицо Кейси. Они замерли. Да-да, они замерли… На мгновение к Джеку вернулась смутная, робкая надежда. Они смотрели на него как на бешеную собаку, которую можно убить, но которая может кого-нибудь сильно искусать.
— Отойдите, мальчики! — сказал властный певучий голос,
Он подошел, одетый в это утро в строгие черные брюки и ослепительно белую рубашку с широкими, почти байроновскими рукавами. В руках он держал все ту же черную коробочку.
Он посмотрел на Джека и вздохнул:
— Джек, ты знаешь, что говорит Библия про гомосексуализм?
Джек стиснул зубы.
Гарднер печально сказал:
— Да, все мальчишки дрянные. Это аксиома.
Он открыл коробочку. Игла ярко заблестела в электрическом свете.
— Я думаю, что ты и твой друг занимались чем-то даже худшим, чем просто педерастия. — Гарднер снова перешел на свой властный певучий голос. — Вы ходили туда, куда открыта дорога только старшим… и по возрасту, и по званию.
Санни Зингер и Гектор Баст бросили на него испуганный, беспокойный взгляд.
— Я думаю, что это зло… этот порок… целиком моя собственная вина. — Он достал шприц, посмотрел на него, затем из той же коробочки вынул ампулу, передал коробочку Уорвику и наполнил шприц. — Я никогда не заставлял мальчиков исповедоваться, но без исповеди не может произойти очищение души перед Христом. А без очищения души зло продолжает расти. И посему, хотя мое сердце противится этому, я считаю, что время просить подошло к концу и настало время принуждать… во имя Господа. Педерсен, Уорвик, Кейси, все. Держите его!
По этой команде мальчики рванулись вперед, как хорошо обученные псы. Джек успел разок ударить Стручка, но секунду спустя его руки были заломлены за спину.
— Тайте я еву вдежу! — завопил Зингер новым, гнусавым голосом. Его глаза сверкали от ненависти. — Я хочу хорошенько еву вдезать!
— Не сейчас, — сказал Гарднер. — Чуть попозже. Мы потом замолим этот грех, не правда ли, Санни?
— Я готов хоть весь тень стоять да коледях и забаливать этот гдех!
Словно проснувшись после очень долгого сна, Волк закряхтел и оглянулся по сторонам. Он увидел руки, державшие Джека, словно это был младенец. На удивление громкий и мощный рев сотряс стены комнаты:
— Нет! Отпустите его!
Гарднер с кошачьей грацией приблизился к не видящему его Волку, и это напомнило Джеку, как в том далеком грязном дворе Осмонд подходил к несчастному кучеру. Волк изогнулся колесом, вскрикнул и попытался схватить шприц рукой, тут Гарднер ловко остановил его и отвел руку, но так и не ввел снотворное.
Мальчики, имевшие обычный для «Дома Солнечного Света» изумленно-испуганный вид, теперь начали медленно отступать к двери. Никто из них не хотел связываться с таким большим яростным дураком, как Волк.
— ОТПУСТИТЕ ЕГО! Отпустите… его… отпустите…
— Волк!
— Джек… Джеки…
Волк
— Волк! Волк! — Джек смотрел на него полными слез и ярости глазами. — Если ты убил его, ты, сукин сын…
— Тшш, тихо, мистер Паркер, — прошептал Гарднер прямо в ухо, и Джек почувствовал, как холодный металл иглы входит в его руку. — Успокойся. Мы всего лишь собираемся зажечь маленький солнечный свет в твоей душе. А затем поглядим, понравится ли тебе таскать тележки по спиральной дороге. Аллилуйя.
С этим словом Джек провалился в небытие.
Аллилуйя… аллилуйя… аллилуйя…
Глава 26
Волк в карцере
Джек проснулся задолго до того, как это заметили, но он с трудом сознавал, кто он, где он и что с ним случилось, — он чувствовал себя как солдат, переживший яростный и продолжительный артиллерийский обстрел. Рука ныла в том месте, куда Гарднер вогнал металлическое жало шприца. Голова раскалывалась — казалось, пульсируют даже глазные яблоки. И еще ему очень хотелось пить.
Понимание происходящего начало возвращаться к нему, когда он попытался левой рукой потереть больное место на локтевом сгибе правой руки и не смог этого сделать. Его руки были словно заплетены в косичку. Джек ощутил запах старой отсыревшей брезентовой ткани — запах палатки бойскаутов, несколько лет провалявшейся на чердаке. И только теперь понял, что на нем надето.
Это была смирительная рубашка.
«Ферд понял бы это быстрее, Джеки», — подумал он, и мысли о Ферде заполнили все его сознание, несмотря на мучительную головную боль. Он немного расслабился, и эта пульсирующая боль, соединившись с жжением в руке, вылилась наружу протяжным стоном. Джек не успел вовремя опомниться.
Гек Баст:
— Он просыпается.
Преподобный Гарднер:
— Не может быть. Я влил ему дозу, достаточную для того, чтобы свалить с ног огромного слона. Он очнется самое раннее часов в девять. А сейчас он просто бредит. Гек, я хотел тебя попросить: сходи наверх и проведи исповедь. И еще скажи, что сегодня вечерней проповеди не будет. Я должен встретить самолет, и это только начало того, что, возможно, станет Очень Длинной Ночью. Зингер, сынок, останься здесь и помоги мне разобраться с бумагами.
Гек:
— Но я уверен, что он проснулся…
Преподобный:
— Иди, Гек. И скажи Бобби… ну, этому, Стручку, чтобы он присматривал за Волком.
— Не думаю, что ему там сильно нравится!
«Ах, Волк, они снова посадили тебя в карцер, — горевал Джек. — Прости меня… это моя вина… все из-за меня…»
— Очищение душ грешников редко происходит беззвучно, — услышал Джек голос Гарднера. — Когда изгоняешь дьявола, он выходит наружу с криками и стонами. А теперь иди, Гек.
— Слушаюсь, Преподобный Гарднер!