Талисман
Шрифт:
— Великолепно! — прошипел Джек, поворачиваясь к Волку, который сжался, пытаясь укрыться от его злости. — Просто великолепно! Если б у него была рация, он бы уже орал в девятнадцатый канал, вызывая полицейского и рассказывая всем и каждому, что на выезде из Арканума двое полоумных пытаются остановить попутную машину! Джейсон! Или Иисус! Или кто-нибудь, я не знаю! Ты что, хочешь нарваться на неприятности? А, Волк? Если ты еще хоть раз выкинешь что-нибудь подобное, то будь уверен — у тебя будут неприятности! У нас! У нас
Измученный, расстроенный, сбитый с толку и почти выдохшийся, Джек пошел в наступление на Волка, который, если б захотел, мог одним легким движением снять ему голову с плеч; и Волк отступил перед ним.
— Не кричи, Джек, — простонал он, — эти запахи… которые там… можно умереть от запахов…
— Я не чувствовал никаких запахов! — крикнул Джек.
Он уже окончательно сорвал голос, горло болело больше обычного, но он не мог остановиться — он или будет кричать, или сойдет с ума. Мокрые волосы упали на глаза. Он отбросил их назад и ударил Волка в плечо. Раздался громкий хруст. С таким же успехом можно было ударить камень. Волк жалобно взвыл, и это еще больше рассердило Джека. Но что сильнее всего его злило — это сознание того, что он не прав. Последний раз он был в Долинах менее шести часов назад, но не мог не заметить, что машина того человека пахнет, как медвежья берлога. Тяжелый аромат старого кофе и свежего пива (на сиденье стояла открытая банка «Стро»); освежитель воздуха, болтавшийся на зеркале заднего вида, пахнущий, как пропитанная потом сахарная пудра. И что-то еще — намного хуже, намного неприятнее…
— Никаких запахов! — кричал он совершенно охрипшим голосом.
Он ударил Волка в другое плечо. Волк снова взвыл, завертелся на месте, пригнувшись, как ребенок, которого бьет разозленный отец. Джек принялся лупить его по спине. Его ноющие руки выбивали брызги воды из комбинезона Волка. Каждый раз, когда кулак Джека опускался, Волк выл.
— Ты мог бы потерпеть! (Шлеп!) Потому что следующая машина может быть полицейской! (Шлеп!) Или это может быть мистер Морган Блёвут на своем зеленом, как жаба, «BMW» (Шлеп!), и если все, на что ты способен, — это хныкать, как сопливый ребенок (Шлеп!), то у нас не будет ничего, кроме неприятностей! (Шлеп!) Ты это понимаешь?!
Волк ничего не ответил. Он стоял, согнувшись под дождем, спиной к Джеку и дрожал. Он плакал. Джек почувствовал, как комок подступает к его горлу, почувствовал, как глаза наполняются горячей влагой. Это только усилило его ярость. Какая-то ужасная часть Джека, отдельная от него и соединенная с ним, больше всего хотела, чтобы он сам себе сделал больно, и знала, что лучший способ этого добиться — сделать больно Волку.
— А ну, повернись!
Волк повернулся. Слезы ручьями бежали из его мутных коричневых глаз, круглые очки запотели, из носа текли сопли.
— Ты понял меня?
— Да, — прохныкал Волк. — Да, я понял, но я не мог с ним ехать, Джек.
— Почему? — Джек смотрел на него со злостью, сжав руки в кулаки. Тупая боль сдавила голову.
— Потому что он умирал, — тихо ответил Волк.
Джек уставился на него. Вся злость мигом улетучилась.
— Неужели ты не понял, Джек, — спокойно спросил Волк. — Волк!
— Нет, — тихо прошептал Джек, едва дыша. Потому что он почувствовал что-то, ведь так? Запах, который он никогда не улавливал раньше. Что-то, похожее на смесь…
Он понял, на что это было похоже, и силы внезапно покинули его. Он тяжело опустился на ограду вдоль дороги и посмотрел на Волка.
Смесь дерьма и гниющего винограда. Вот на что это было похоже. Конечно, не на сто процентов, но очень близко. Пугающе близко.
Дерьмо и гниющий виноград.
— Это самый худший запах, — сказал Волк, — так пахнут люди, которые забыли, как быть здоровыми. Мы называем это Черная болезнь. Я не думаю, что он подозревает об этом. И… эти Чужестранцы не могут почувствовать этот запах, я прав?
— Не могут, — прошептал Джек.
Если б он сейчас случайно оказался снова в Нью-Хэмпшире, в номере своей мамы в «Альгамбре», смог бы от нее почувствовать эту вонь?
Да. Он ощутил бы его от матери — запах, проникающий наружу через все ее поры, запах дерьма и гнилого винограда. Черная болезнь.
— Мы называем это раком, — прошептал Джек. Мы называем это раком, и он есть у моей мамы.
— Я до сих пор не уверен, что смогу ехать на машине, — сказал Волк. — Я попытаюсь еще раз, если хочешь, но эти запахи… внутри… Их достаточно много и в воздухе, снаружи… Волк! Но внутри…
Но Джек уже сидел, закрыв лицо руками, и плакал — отчасти от отчаяния, но больше от простой усталости. И выражение, которое Волк видел на его лице, все еще оставалось; на мгновение соблазн покинуть Волка стал больше чем соблазном — он стал потребностью. Всяческие ненужные спутники на пути в Калифорнию в поисках Талисмана — где бы он ни находился — попадались Джеку и раньше, но сейчас казалось, это было так давно, что уже скрылось за линией горизонта времени.
Волк не просто задерживал его. Джек был уверен, что рано или поздно они оба по вине Волка окажутся в тюрьме. Скорее всего рано. К тому же как он объяснит происхождение Волка Ричарду Слоуту, умному и рациональному?
То, что увидел Волк на лице Джека, было холодным размышлением. У него подкосились ноги. Он упал на колени и протянул руки к Джеку, словно любовник в плохой мелодраме.
— Не уходи, не оставляй меня одного, Джек! — плакал он. — Не оставляй старого Волка, не оставляй меня здесь! Ты притащил меня сюда, пожалуйста, пожалуйста, не оставляй меня одного…
В его речи не было ни одного осмысленного слова; возможно, он пытался что-то сказать, но, как оказалось, рыдания — это все, на что он был способен в эти минуты. Джек чувствовал, как усталость тяжелым грузом наваливается на него. Это с некоторых пор стало обычным его состоянием. Не оставляй меня здесь, ты притащил меня сюда…
Да, это так. Он нес ответственность за Волка, не так ли? Так, конечно, так. Это он схватил Волка за руку и выдернул его из Долин в Огайо, его ноющее плечо служило тому подтверждением. Но у него не было выбора — Волк был бы затоптан животными, а даже если б он не был затоптан, то его убил бы Морган своим громоотводом или что там у него было. Поэтому он мог сейчас повернуться к Волку, мог ему сказать: Что ты предпочитаешь, Волк, дружище, — быть испуганным здесь или мертвым там?