Талли
Шрифт:
На следующее утро гроб наконец-то заколотили и Хедду кремировали. Талли отнесла Дженнифер к Джеку и оттуда отправилась в дом скорби. Там ее уже ждали Робин и Бумеранг. Мальчик настоял на том, чтобы пойти на похороны бабушки.
Талли почти не слушала проповедь — она думала только о вчерашнем высоком седом мужчине.
И тут перед бесцельно блуждающим взглядом Талли мелькнул профиль Линн Мандолини.
Талли долго потом не могла забыть это лицо, пристально на нее посмотревшее и затем сразу же отвернувшееся. Волосы Линн, когда-то черные как вороново крыло, поседели,
Испуганная видом Линн, Талли ухватилась за руку Бумеранга, но тот выдернул руку и отодвинулся на другой конец скамьи, всем своим видом показывая, что мама не имеет права и не будет держать за руку на людях восьмилетнего мальчика. Даже перед лицом Бога. Даже на похоронах его бабушки.
Проповедь не принесла Талли утешения. Мысль, что ее мать вот-вот сожгут в печи, леденила душу, хотя угли ярко горели. Чем-то все это напоминало Дахау. Хотя так хотела сама Хедда, Талли лишь выполнила ее волю. Но сейчас, когда она смотрела, как гроб с Хеддой уползает на конвейере, словно коробка с покупками в универмаге Дилона, в душе ее шевелился ужас. Ей хотелось видеть небо над головой и чувствовать землю под ногами, а не паркет, хотелось вдыхать запах ладана и представлять, как душа матери будет возвращаться в землю, что породила ее. «Какая ужасная ошибка, — подумала она. — Дженнифер Мандолини, слава Богу, мы не исполнили твоего желания».
Гроб скрылся из виду, и Талли огляделась по сторонам. Она увидела, как Линн Мандолини опустилась на колени, а Тони положил свою тяжелую голову ей на плечо.
Талли ждала, когда Линн закончит молитву. Бумерангу уже не терпелось уйти. Робин молча стоял рядом с Талли. Талли тронула его за рукав и взглядом показала на Линн, Он кивнул.
— Я схожу за урной, хорошо? — шепотом предложил он.
— Чудно! — ответила Талли. Ей совсем не хотелось идти самой. Если бы здесь был Джек!
Наконец все разошлись. Был невероятно жаркий, сухой день канзасского лета. Талли подумала, что на улице все-таки лучше, чем в церкви Святого Марка с ее наглухо закрытыми витражными окнами.
Талли подошла к Линн.
— Иди сюда, Талли, — Линн протянула к ней руки. Талли обняла ее. Совершенно иное ощущение. Какая она стала тяжёлая!
— Может быть, поедем к нам? — предложила Талли, высвобождаясь из объятий.
Линн покачала головой.
— Думаю, не стоит. Я пойду поздороваюсь с Анджелой. Она всегда была так добра ко мне.
— И ко мне, — сказала Талли. Она наклонила голову и смотрела сверху вниз в лицо Линн. Миссис Мандолини стояла с высоко поднятой головой, расправив плечи.
— У меня все в порядке, Талли, — сказала она, не дожидаясь обычного вопроса. — Полгода назад я вышла на работу. В Лоуренсе, Тони говорит, что время от времени видит тебя.
— Раз в пять лет, — сказала Талли. — А вот вас я не видела уже семь.
Линн пожала плечами.
— На что посмотреть-то, Талли? Тут смотреть не на что. — Линн поглядела на Бумеранга.
— Молодец, Бумеранг. Смотри, как вымахал. Я видела тебя в последний раз, когда ты был грудным младенцем на руках у мамы.
Едва речь зашла о Бумеранге, лицо Талли напряглось.
— Робин-младший, — отрекомендовался Бумеранг, держась за мамину руку.
Линн
— Я думала, его зовут Бумеранг.
— Его настоящее имя Робин-младший, — объяснила Талли.
— Мне уже восемь лет, — заявил Бумеранг. — Бумеранг — это детское имя.
Талли грустно улыбнулась и похлопала сына по плечу.
— А ты как живешь, Талли? Работаешь?
Талли рассказала.
— Здорово, — сказала Линн, но в голосе ее совсем не было радости. — Директор Агентства по набору семей. Я рада, что ты сделала карьеру, Талли.
Она умолкла, а Талли гадала: о чем Линн задумалась?
— Как Робин? — спросила Линн.
Сердце Талли сжалось, как если бы мог сжаться сильнее и без того уже крепко сжатый кулак.
— Хорошо, — ответила она. — Прекрасно. — Она огляделась по сторонам. Робин с урной в руках разговаривал с Тони Мандолини.
— У меня теперь есть сестренка, Дженни, — неожиданно сказал Бумеранг.
Взгляд Линн стал пристальнее, а подергивание у левого глаза — заметнее.
— Ах, да. Я… Тони говорил мне. Дженнифер. П. Де Марко. А что означает П? — спросила она.
— Пендел, — ответила Талли. «Почему не сказать? Линн все равно не вспомнит».
Однако глаз Линн дергался все сильнее. В неосознанном усилии вызвать в памяти то, что умерло одиннадцать лет назад, она как бы всматривалась в себя.
— Это чудесно… Рада была тебя видеть, — сказала она, уже уходя. — Давай знать о себе.
Что могла сделать Талли? Что могла сделать Линн? Одиннадцать лет. Уже одиннадцать лет глазам Линн не хватает света, легким — воздуха, сердцу — жизни при каждом упоминании имени ее умершей дочери. И Талли знала это. Но что она могла сделать? «Это только кажется, что люди могут начать новую жизнь, — подумала Талли. — Только кажется». Одиннадцать лет. Еще несколько месяцев, и время, которое Талли прожила без Дженнифер, сравнится по протяженности со временем, которое она прожила с ней.
Неожиданно Линн остановилась, обернулась и поманила Талли к себе.
— Талли, — сказала она. — Я такая эгоистка. Как всегда, думаю только о себе. Я сожалею о твоей матери. Я для того и пришла, чтобы сказать тебе, как я сожалею о ней.
Талли отмахнулась.
— Миссис Мандолини. Вы знаете о моих чувствах к матери. «В некотором смысле ее смерть — это такое облегчение», — подумала Талли с тяжестью в сердце.
— Да. Я знаю. Тебе должно быть стыдно, Талли. Я еще надеялась, что, может быть, ты и Хедда… может быть, становясь старше, ты вспомнишь, что она твоя мать, и дашь ей дочернюю любовь.
— М-м-м, — протянула Талли. В одной руке она держала свою черную шляпу, а в другую вцепился Бумеранг. — А на то, что она мне даст материнскую любовь, вы не надеялись?
Линн вытерла пот со лба и над верхней губой. Она, казалось, с трудом стоит на ногах под нещадно палящим солнцем.
Ее мучила одышка. «Все курит, — подумала Талли. — И пьет».
Она снова посмотрела Линн в глаза, ей показалось, что она увидела в них знакомое выражение. Выражение безысходности, усталости от жизни — эти глаза знали, что не будет никакого облегчения, никакого света, только бесконечные дни ожидания, когда все это, наконец, кончится. «Такое выражение было на лице матери, — До самой смерти», — подумала Талли.