Талли
Шрифт:
Дженнифер оделась, и Джек, все еще в одних брюках, проводил ее до машины. Его рука опустилась ей на плечо.
— Послушай, — сказал он. Его голос показался ей холодным как лед. — Извини. Мне действительно хотелось этого, и я рад, что мы были вместе. Надеюсь, ты понимаешь.
Она поняла. Конечно. Она растянула губы, надеясь, что у нее получилась улыбка, а не гримаса, и Джек наклонился и поцеловал ее в щеку.
— Я позвоню тебе, — сказал он. — Будь осторожна на дороге.
Дженнифер тронулась с места. Она ехала и ехала по городу. Вместо того, чтобы повернуть домой, она двинулась Лоуренсу, обогнула территорию Канзасского
— Выйди, бессонная душа, впусти меня, — пропела Дженнифер снизу.
— Ты чуть не убила меня, — сказала Талли, открывая входную дверь. — Где ты была? Твоя мама с ума сходит.
— Хорошо, я ей позвоню, — сказала Джен. — Только сначала посплю. Давай спать.
Дженнифер разделась и забралась в постель.
Талли обняла подругу и тихо сказала:
— Дженнифер, я знаю этот запах. От тебя пахнет мужчиной.
— Талли, — прошептала Дженнифер, — не спрашивай меня ни о чем, и мне не придется тебе лгать.
Талли ничего не сказала, и два часа пролежала, не смыкая глаз, пока в комнату не вошла Хедда, сказав, что на телефоне мистер Мандолини. и он совершенно вне себя. Дженнифер поговорила с матерью, потом снова забралась в постель и притворилась спящей.
6
В феврале на родительском собрании мистер и миссис Мандолини угрюмо сидели перед учителем математики мистером Шмидтом и слушали, как он рассказывает о том, что у Дженнифер — серьезные проблемы с учебой и что ее поведение в школе в последнее время вызывает у него опасения.
— Не думаю, что проблемы так уж серьезны, мистер Шмидт, — возражала Линн. — Наша дочь находится под постоянным контролем, — продолжала она, не давая ему перебить себя. — Вы знаете, что она собирается поступать в Стэнфорд, и вы видели результаты ее тестирования — для ее возраста они даже слишком хороши.
Мистер Шмидт только качал головой. Тони понемногу начинал выходить из себя.
— В чем дело? Проблемы, проблемы! Вы, похоже, специально раздуваете их? Я не понимаю. У вас к ней какие-то личные претензии?
Мистер Шмидт сделал глубокий вздох.
— Мистер и миссис Мандолини. Линн. Тони. Дженнифер учится у нас уже три года, и вы знаете, как я всегда относился к ней. Конечно же, у меня нет к ней никакой личной неприязни. Единственное личное чувство, которое я испытываю к Дженнифер, — это привязанность. Однако, ее оценки и, главное, потеря интереса к учебе глубоко беспокоят меня.
— Ну, а нас это не беспокоит, — сказал Тони. Он поднялся и повернулся к жене: — Идем.
— Тони, — остановил его мистер Шмидт, хрустнув пальцами. — Подождите. Вы знаете, что отметки Дженнифер сползли с девяносто девяти в прошлом году до восьмидесяти двух в начале этого года, а ко второй четверти… — он замялся, — … ну, вы видели ее табель. Я поставил ей шестьдесят пять только потому, что люблю ее и беспокоюсь о ней. Однако вы должны знать, что ни одного теста в последней четверти — это четыре экзамена и шесть письменных опросов — она не прошла. Она завалила их все до одного. Дженнифер всегда могла ответить математику, хоть
Линн и Тони не отрывали глаз от пола.
— Уверен, вы не в первый раз слышите такое, — сказал он мягко. — Я разговаривал с другими учителями. По всем предметам одна и та же картина. Дженнифер перестала учиться.
— Мистер Шмидт, — Линн подняла глаза. — Это ее последний год в школе. Последний! Вы забыли, как были молоды? Восемнадцать лёт, команда болельщиков! — Она сглотнула. — Вы знаете, мы всю жизнь постоянно подталкивали и подгоняли ее. — Линн взглянула на мужа, Тони энергично закивал. — Но это — последний год! — продолжала она. — Давайте не будем давить на нее. Правда, Тони? На следующий год она собирается в Стэнфорд, ей предстоит много трудиться; так давайте же дадим ей немного отдохнуть перед стартом. Правильно, Тони?
— Абсолютно! — согласился он.
Мистер Шмидт вздохнул и сделал еще одну попытку.
— На выпускном вечере она должна произнести прощальную речь. Но как она будет выступать, если провалится на экзаменах?
Тони встал.
— Знаете, мистер Шмидт, мы гордимся своей дочерью, и, что бы она ни делала, самое главное для нас — ее счастье. Если она по каким-то своим личным причинам будет счастлива и без этой прощальной речи, — значит, это не нужно и нам.
— А эта ее… — осторожно начал мистер Шмидт, — эта ее… гм-м, ее… отстраненность… вы не замечали симптомов? Тех, что бывали у нее в детстве? Может быть, у нее снова… В классе она молчит как немая.
— Го-о-споди-и-и! — воскликнул Тони. — Вы же не врач! Вы — преподаватель математики.
Они больше не захотели с ним разговаривать. Мистер Шмидт посмотрел им вслед и заглянул в соседний кабинет к мисс Келлер, учительнице биологии. Он спросил, что она думает о мистере и миссис Мандолини.
— Они ничего не хотят слушать, Джим. Должно быть, не могут поверить. Ведь их дочь всегда прекрасно училась.
— Да, и вспомни мои слова. Я готов поспорить, что они не придут на весеннее родительское собрание, — сказал мистер Шмидт.
Тони и Линн предстоял еще разговор с преподавателями по истории и английскому, но они оба, не сговариваясь, вышли из школы, сели в машину и в полном молчании поехали домой.
— Скажем ей? — спросила Линн, выпуская кольца дыма уже у себя в кухне на Сансет-корт.
Тони налил им обоим выпить.
— Нет, ни в коем случае. Она подумает, что мы наседаем на нее. Давай оставим ее ненадолго в покое, хорошо?
Прошло два часа.
— Она так и не вышла из своей комнаты повидать нас, — сказала Линн.
— Наверное, висит на телефоне или слушает музыку. Пусть она немного побудет одна, хорошо?
В полночь, когда Линн и Тонни пошли спать, в комнате их дочери было темно и не доносилось музыки. Линн не выдержала. Она постучалась и тихонько приоткрыла дверь.
— Мам, — раздался с кровати голос Дженнифер, — ты чего?
— Ничего, детка, ничего, — сказала Линн. — Спи спокойно.
На следующий вечер за ужином Линн осторожно сказала:
— Дженнифер, кажется, учителя считают, что ты стала не очень хорошо учиться.