Талли

Симонс Паулина

Талли вздохнула.

— Ну что ты хочешь знать?

— Он тебе все еще снится?

— Да, время от времени.

— И часто?

— Я видела его несколько недель назад, — сказала Талли.

— Точно такой же? — спросила Джен.

— Нет, немного другой, — ответила Талли.

— А чем он был похож на старый сон?

— Веревка, — сказала Талли. — Веревка всегда у меня на шее. Я падаю с дерева и молю Бога, чтобы на этот раз шея сломалась и мне бы не пришлось мучиться, задыхаясь.

— Ну,

и ломается у тебя шея?

— Никогда. Я просто не могу дышать.

Дженнифер спросила совсем тихо:

— А что в нем было другое?

— Место. На этот раз я была в пустыне. На мачтовой пальме. Наверное, потому что я много думаю о Калифорнии.

Дженнифер дотронулась до руки Талли.

— Тебе понравилась пальма? Ведь ты никогда их не видела.

— Ствол у нее был шершавый, как кожура ананаса. И прохладный.

— А веревка крепкая?

Талли не видела лица Дженнифер.

— Она всегда вокруг моей щей, — медленно сказала Талли. — И когда я падаю, она оказывается очень крепкой.

— Ты задыхалась?

Голос Дженнифер стал едва слышным.

— Да, а потом я проснулась.

— А ты когда-нибудь… умирала в своих снах?

— Нет. Я думаю, это невозможно. Мне кажется, если ты умираешь во сне, то умираешь и в реальной жизни. Нет, люди никогда не умирают в своих снах.

— Даже ты?

— Даже я, — сказала Талли.

— А что тебя останавливает? — прошелестел голос Дженнифер.

— Мне хотелось воды, — ответила Талли. — Меня мучила страшная жажда. Мне не хотелось умереть. Я хотела пить. А потом мне захотелось поплавать.

Помолчав немного, Дженнифер сказала:

— Ну, по крайней мере, ты хоть выбираешься во сне из дома.

Талли слегка улыбнулась.

— Да, раньше я проделывала это прямо перед матерью, в гостиной, и тетя Лена говорила: «Талли, ты не можешь чуть-чуть отодвинуться? Ты загораживаешь телевизор», — а мать молчала.

Дженнифер уставилась в темноту.

— Я раньше считала, что ты чем-то больна, раз тебе снятся такие сны. Я думала, что в действительности ты не хочешь умереть, а просто взываешь о помощи.

— Да, взываю, — подтвердила Талли. — И довольно громко.

— К людям, которым нет до тебя дела, — добавила Дженнифер.

— Эй, погоди. Ты говоришь о моей матери, — сказала Талли. — А мы обе знаем, что ей-то как раз есть до меня дело.

— Да, — сказала Дженнифер, — даже чересчур.

Девушки опять замолчали, потом Талли заговорила:

— Дженнифер, почему ты спрашиваешь меня, хотя мы не говорили об этом уже много лет. Почему ты заговорила об этом сейчас?

— Мы о многом не говорили все эти годы.

— Например?

— Например, почему ты перестала с нами общаться. Со мной и с Джул.

— Мне казалось, я объяснила тебе.

— Да, но ты не сказала мне, почему.

Почему, Талли?

Талли не ответила. Она мысленно вернулась в то время, когда ей было двенадцать. И тринадцать, четырнадцать, пятнадцать. 1973, 19749, 1975 годы… Двухсотлетняя годовщина. Четвертого июля 1976 года они с Дженнифер и Джулией поехали к озеру Шоуни смотреть фейерверк. Талли в тот день зашла к Дженнифер, и Дженнифер как ни в чем не бывало пригласила ее поехать с ними. И Талли поехала. Это было не первый раз за последние два с половиной года, когда они оказывались вместе, но первый, когда Талли пришла сама.

«Эти годы, — подумала Талли. — Я будто исчезла с лица земли. Внешне я жила, как всегда: ходила в школу, выполняла домашние задания, училась танцевать, завела несколько новых подруг, шаталась по улицам, курила, танцевала в клубах, зарабатывая себе деньги на одежду. Иногда мне удавалось выспаться, и иногда я встречала Дженнифер и Джулию. По правде сказать, я и сама не знаю, как я прожила эти годы. Но в любом случае в них не было ничего такого, о чем стоило бы рассказать этой сумасшедшей, которая сидит рядом со мной на диване».

Дженнифер закатила глаза.

— Ладно, забудем. Скажи мне, ты любишь Робина? Только честно.

Талли смотрела на тень Дженнифер в темной комнате.

— Мне бы не хотелось потерять его, — сказала она. — Это можно назвать любовью?

— Талли, ты любила хоть кого-нибудь из тех, с кем была?

Талли не задумалась ни на секунду.

— Нет, — быстро ответила она, — не любила. Ни одного. Даже самую малость.

— Поэтому ты никогда не плачешь в конце «Истории любви»? — спросила Дженнифер. — Потому что не можешь представить, что значит любить кого-нибудь?

Талли легонько шлепнула Дженнифер по ноге.

— А кто тебе сказал, что я не плачу в конце «Истории любви»?

— Талл, я ни разу за двенадцать лет не видела, чтобы ты плакала.

Талли показалось, что в груди у нее сейчас что-то надломится.

— Я… редко плачу, — сказала она, помолчав.

— Даже передо мной?

— Конечно, — резко ответила Талли, но потом смягчила свои слова. — Иногда я пытаюсь представить, что полюблю кого-нибудь так же сильно.

— Как Оливер любил Дженни?

— Нет, — сказала Талли, ущипнув ее за ногу. — Это-то я понимаю. Потому что я тоже люблю Дженни. Я представляю себе, как можно любить Дженни. — Талли улыбнулась. — Мне бы хотелось понять, как это — любить Оливера.

Дженнифер прижала подушечки пальцев к глазам, крепко-крепко, и Талли захотелось сделать то же самое, чтобы выдавить из глаз изображение Дженнифер, пропадающей в неравной борьбе с одолевающими ее демонами.

Они сидели в темноте и молчали. Тик-так, тик-так, тик-так. Тик. Так. Тик.