Талли
Шрифт:
Дженнифер продолжала терять в весе.
В понедельник, двенадцатого марта, когда Дженнифер на минутку вышла из кухни, Талли сказала об этом Линн Мандолини. Линн попробовала спорить, возразив, что ее дочь никогда еще не выглядела так хорошо.
— Да, миссис Мандолини, но когда она весила на двадцать фунтов больше, она тоже выглядела прекрасно. А сейчас я удивлюсь, если в ней наберется хотя бы сто десять фунтов [12] .
— О Талли! — воскликнула Линн, закурив и плеснув себе в стакан. — Сто десять! Неужели?
12
Сто
— Джен, — сказала Талли, когда Дженнифер вернулась. — Сколько ты сейчас весишь?
Дженнифер посмотрела на нее так, словно ее ударили.
— Я… я не знаю. А что?
— Дженнифер, ты всегда взвешиваешься по два раза на день. Сколько ты сейчас весишь?
— Талли, не приставай к ней! — громко вмешалась Линн.
— Мама, мама. Все нормально. Я вешу сейчас около ста пятнадцати, — ответила Дженнифер.
Линн посмотрела на Талли взглядом «что-я-тебе-гово-рила». Талли демонстративно отвернулась.
— О, понятно, — сказала она. — Сто пятнадцать. Значит, с сентября ты похудела на тридцать пять фунтов?
Позже, когда они остались одни, Талли сказала:
— Мандолини, ты лжешь. Лжешь. Сколько ты весишь на самом деле?
— Талли, я сказала правду….
— Дженнифер, прекрати! Я всегда вижу по твоему лицу, когда ты лжешь, даже если твоя мать этого не замечает. Так сколько же?
Дженнифер что-то промямлила.
— Что? — переспросила Талли.
— Девяносто шесть, — прошептала Дженнифер.
Весь оставшийся вечер Талли была как лед.
Поздно ночью, у себя дома, после долгих беспокойных бессонных часов, насчитав не то 1750-ю, не то 2750-ю овцу, она заснула. Она спала сидя, уронив голову на стол, ветер трепал занавески и ее волосы. Вместо подушки Талли проложила между лицом и деревянной поверхностью стола свои ладони. Талли спала, и ей снилась пустыня. Она шла по пустыне одна, совершенно одна, и ей хотелось пить. Ей казалось, что она идет уже много дней и много дней ей хочется пить. Боже, как она хотела пить! «Напиться или умереть», — думала Талли, бредя по пустыне.
— Джулия, с Дженнифер происходит что-то ужасное, — сказала Талли во вторник, тринадцатого марта, когда они вышли из кабинета для внеклассных занятий. — По-моему, у нее — анорексия [13] .
— Ты с ума сошла?
— Джулия, последнее время ты очень многого не замечаешь, но не говори мне, что ты не заметила, что Дженнифер стала худей меня.
Джулия задумалась.
— Ну, может быть, и правда, немножко худее, но…
— Джулия! — воскликнула Талли. — Она весит девяносто шесть фунтов! Девяносто шесть! [14]
13
Анорексия (мед.) — отвращение к пище.
14
Девяносто шесть фунтов равны примерно 44 килограммам.
Джулия покраснела.
— Талли, не кричи на меня! Да, она очень худая. Даже болезненно
— Джулия! — Талли умоляюще сложила руки. — Тебе все равно?
— Господи, ну конечно, нет, Талл. Но мне нужно готовить доклад по шестому периоду английской истории, а после школы мы собирались пойти в ратушу — нам выпала миссия раздобыть там кое-какие сведения. Слушай, она всегда была толстушкой, а в последнее время похудела. А ты, наоборот, немного поправилась.
Талли покачала головой.
— Ты что, отказываешься понимать? Я не поправилась за последнее время. А Джен не просто похудела, она больна.
— Мне нужно на занятия, — сказала Джулия. — Поговорим с ней потом.
— Ты со своей чертовой миссией… Где ты была все эти месяцы? Где? Я не знаю человека, у которого было бы столько забот. Тебе известно, что у Джен по всем предметам не больше 65 баллов, да и то только потому, что учителя ее просто жалеют? Ты знаешь, что с января она не прошла ни одного теста?
— Откуда ты все это знаешь? — спросила Джулия, неловко переминаясь с ноги на ногу.
— Оттуда! Знаю, потому что разговорилась в спортзале с двумя девчонками из ее класса. Они сказали, что мистер Шмидт волнуется за нее. И даже говорил о ней с ребятами.
Прозвенел звонок. Джулия помчалась в класс.
— Мы поговорим с ней, обязательно! — прокричала она.
Талли тупо смотрела, как она убегает. Она надеялась,
что после разговора с Джулией ей станет легче, но стало гораздо хуже. Все внутри сжималось от тревоги.
Еще через четыре дня, в день святого Патрика, в одиннадцать утра, Талли сдала на права.
— Думаю, Святой Пэдди, верно, услышал мои молитвы, — сказала Талли, улыбаясь.
— Похоже, что так, — сказала Дженнифер. — Спасибо, что научила меня водить машину, Джен.
— Всегда рада помочь, Талли.
Во вторник, двадцатого марта, после школы Джулия попыталась осторожно поговорить с Дженнифер. Она давно собиралась, еще в выходные, но так много всего нужно было сделать! Президент исторического клуба попросил ее сделать сообщение о том, как Индонезия была вовлечена во вторую мировую войну. Сегодня ее ждали в клубе текущих событий, но в выходные не нашлось времени прочитать газеты или хотя бы просмотреть «Тайм» или «Ньюсуик», и все-таки вторник она решила провести с Дженнифер.
— Ну, Джен, как дела? — спросила Джулия, когда они миновали Десятую улицу и свернули на Уэйн-стрит.
— Прекрасно, спасибо, — ответила Дженнифер, поддавая ногой камешек.
— Вы с Талли волнуетесь из-за Стэнфорда?
— Талли собирается в университет в Санта-Круз. Конечно, она волнуется.
— А ты? Ты волнуешься?
— Конечно.
Джулия никак не могла заставить себя заговорить с Дженнифер о главном, просто не могла. Ну как говорить, когда Дженнифер подчеркнуто не проявляет интереса к разговору? Когда же они с Талли перестали дразнить Джен за то, что она втрескалась в Джека? В январе? Тогда Джулия ляпнула что-то глупое о том, что Джек стал для Дженнифер навязчивой идеей. И Талли дико посмотрела на нее, а Дженнифер отвернулась. Джулия больше никогда не заговаривала об этом, но сейчас, два месяца спустя, она удивлялась, почему ни разу не спросила ни о чем Талли. Например, о том, было ли что-нибудь между Джеком и Дженнифер.